Аркашины враки

Вышла Хамидкина мать Галя, за ней пошла, не оглядываясь, Хамидка. И осталась Фая одна с хлебом в руках и с полной растерянностью в мыслях.

Она вспомнила про дырочку в столе. Очень, ну просто невыносимо захотелось эту дырку чем-нибудь остреньким поковырять. И она уже размышляла, где бы найти что-нибудь такое подходящее, вроде гвоздя, и присела на корточки, стараясь получше разглядеть дырку и увидеть то, что видно сквозь нее. Стол доходил Фае до подмышки, так что и дырку лучше было рассматривать снизу. Тут она услышала шаги, несомненно мамины.

Агнии Ивановне было тридцать два года. Почти пять последних лет она жила и работала в клубах, которые часто менялись, так что ей казалось, что работает она в них не пять, а пятнадцать лет. Негде было жить, а в клубах какой-никакой угол для нее с Фаей находился. Однако углы эти часто бывали уж очень плохи, и в поисках лучшего Агния Ивановна искала новый клуб. Иногда дело было не в жилье, а, скажем, в деньгах. В последнем клубе, например, имелась приличная восьмиметровая комната с большой печью. Но клуб был «хозрасчетный», а директор его, милейший человек, добрый и толстый, по фамилии Караваев, постоянно с этим хозрасчетом прогорал. Тогда зарплату задерживали по неделям, и был случай, когда Караваева побили духовики, которым он обещал заплатить за большой танцевальный вечер по двести рублей (совершенно уже невозможно перевести на нынешние времена, сколько же это было денег!), а заплатил по пятьдесят. Так вот, с тех пор как директора поколотили – долго он ходил с синими губами и подбитым глазом на добром просторном лице, – не платить духовикам Караваев не решался, зато у Агнии Ивановны с зарплатой стало совсем плохо.

Имена-отчества всех клубных директоров Фаина мать вспомнить, пожалуй, не смогла бы. Как правило, это были люди тихие и случайные. А Агния Ивановна была художник с почти законченным высшим образованием, правда, архитектурным, и командовать ею начальство особенно не решалось. Фаина мать не робела перед ним еще и потому, что была очень легка на подъем, могла сняться с места в два счета, что неоднократно и проделывала вместе с Фаей, чемоданом и сундуком. Васи вначале не было.

Новый директор Агнию Ивановну удивил.

Поцеловав Фаю в переносицу и велев поставить чайник, она отправилась прямо к нему в кабинет. Стукнув два раза в фанерную дверь, новая художница возникла на пороге. Все с той же, замеченной Фаей, непонятной веселостью она стояла и смотрела в ясные директорские глаза. Поглядела на усы и снова вернулась к глазам. Директор чуть было не отвел взгляд, но спохватился и выдержал.

– Петр Иванович! – мягко и даже как бы с состраданием начала она речь, которая положила начало бесконечной вражде, продолжавшейся, пожалуй, все Фаино детство. – Я хотела бы напомнить вам, что, если вы входите, особенно утром, в комнату, где живет женщина, следует стучать, иначе мы оба можем попасть в неловкое положение. Кроме того, когда входишь, следует здороваться.

Голос новой художницы позванивал все тем же странным весельем, неподходящий это был голос для крохотной комнаты с двухтумбовым письменным столом посередине и с сейфом в углу. Комнаты, у одной стены которой сидел директор Петр Иванович Сидоров, а на другой, под самый потолок, висела обширная, в багетовой раме картина «Утро Родины».

– И о работе, Петр Иванович, давайте договоримся. Если я буду начинать в девять ноль-ноль, то кончать в шесть ноль-ноль с перерывом на обед с часа до двух. Если же вы придете ко мне с неотложным делом с опозданием на пять минут, вам придется подождать до следующего утра. Если это, конечно, будет не воскресенье. По-моему, такой порядок не устроит ни вас, ни меня…

– Хватит!

Неестественный женский голос директора внезапно восстановил в кабинете полную тишину. Петр Иванович Сидоров был обидчив. Кроме того, он уважал власть, в том числе и свою. Был он человеком твердых правил и знал, как положено вести себя в кабинетах начальства. Туда приходят, когда вызывают, и приходят слушать и отвечать, а не учить. Нарушение правил в его кабинете было очень обидно. Однако что делать с нарушительницей, Сидоров не знал, на этот счет правил у него еще не было.

А художница послушно молчала. Вроде бы и не испугалась она совсем. Но как-то вдруг угасла. Настрой пропал, стало скучно. Так они помолчали оба, немного даже растерявшись. И опять первой заговорила она.

– Вот что, Петр Иванович, дайте мне задание какое-нибудь. Для начала.

И опять Сидоров обиделся. Подождать не могла, будто он и не директор, будто он до нее никого и не озадачивал. Сидоров не уронил себя до устного ответа, обмакнул стеклянную граненую ручку с пером «звездочка» в стеклянную чернильницу, подумал секунду над листом бумаги и, слегка подрагивая рукой, начертал по центру детским почерком:

Клуб «Прогресс»

Снова обмакнул перо, снова задумался и в верхнем левом углу вывел наискось:

Художнице нарисовать на фанере вывеску. 1 экз.