– Вообще-то, – сказала она, – в Лиге куча людей, которых я никак не могу припомнить. Да она меня теперь и интересует не так, чтобы очень, не то, что раньше.
– О твоем отце этого не скажешь.
Она рассмеялась, обнимая рюкзачок с книгами и прислонясь к Мадам Шуман-Хейнк.
– Взрослым некуда время девать. Им же не задают на дом задач по компьютеру, и пьес они не ставят. Мы вон репетируем "Мышьяк и старое кружево", я собирабюсь играть одну из старушек.
Она продолжала болтать, а ее подружки переминались на углу, и Брисеида зевала и вздыхала в автобусе. В конце концов, Фаррелл ее перебил.
– Я не хотел тебя задерживать, – сказал он. – Просто мне нужно было спросить кое о чем.
Эйффи ожидала вопроса, лишь тень опаски проступила в ее улыбке.
– Что она сказала тебе? – спросил Фаррелл. – В той комнате, когда собирала твой разрушенный разум, пока все остальное разваливалось, что она тебе сказала?
Он старался, чтобы голос его оставался ровным, без малейшей угрозы, но Эйффи отступила на шаг.
– Ну же, уж это-то ты должна была запомнить. Даже если ты не помнишь, как ты там оказалась, или что там происходило, ты должна была запомнить ее, а она наверняка тебе что-то рассказывала. Она не говорила, куда собирается, что с ней станет? Черт тебя побери, скажешь ты мне, о чем она с тобой говорила, или не скажешь?
На какой-то миг он совершенно уверился, что некая часть ее, некая рыжевато-золотая искра в глазах отличнейшим образом понимает каждое его слово и смеется над ним, откидываясь назад,
Кольцевидная змейка тускло засветилась на руле, когда Мадам Шуман-Хейнк приблизилась к скоростному шоссе. Брисеида, высунувшись в окошко, с интересом следила за режущими Залив парусными лодками.
– Пилот вызывает штурмана, – сказал Фаррелл. – На юг Мексика, на север Канада. Прием.
Брисеида хвостом и носом показала, куда повернуть.