Архангелы и шакалы

«Когда из Польского национального музея высылались экспонаты на выставку в Эссене (ФРГ), возникла серьезная проблема: как их упаковать и как отправить? Я обратился тогда в „Сполэм“[58] и спросил: как вы отправляете яйца за границу? Мне ответили: автотранспортом. И рассказали как. Я подумал: если даже желтки не взбалтываются в дороге, то и статуя Рамсеса доедет благополучно...»

Таков Газы, профессионал из того клана, что некогда создавал славу крупным городам – Венеции, Флоренции, Амстердаму.

Ловичанку сняли. И тотчас возникла новая задача для наших ученых. Под слоем штукатурки, на которой она была написана, сохранился другой, более древний слой. А на нем оказались надписи, нацарапанные или написанные людьми, жившими тысячу лет назад. Надписи эти необходимо срисовать и сфотографировать, перевести, отметить их положение на плане церкви и включить в общий реестр надписей. Чиновник, получающий очередное письмо, досадует и злится. Археолог приходит в отличное настроение, хотя ему и предстоит больше работы, чем чиновнику. Ба, но это письмо пролежало уже десять веков!.. Даже сухарь-чиновник, вероятно, повеселел бы, читая его.

Обеспечив сохранность снятой фрески, Газы идет выпить вполне заслуженную чашку чаю. Но сначала останавливается перед самой великолепной из всех фарасских фресок, перед огромным «Рождеством». Фреска уже покрыта защитным слоем воска, но будет снята лишь во время следующей кампании[59]. Газы говорит:

– Хорошо бы так же снять «Рождество». Это было бы все равно что выиграть стометровку на олимпиаде...

Глава девятая. Конец чуда

Повседневный ход работы был несколько нарушен сегодня. Наступили последние дни кампании этого года; времени у нас мало, а поэтому мы не можем разрешить себе никаких перерывов в работе. Но на этот раз в лагере повеяло драматизмом, которым прониклась кампания по спасению древних памятников в Нубии и ощущение которого обычно рассеивается в уйме повседневных забот. К нам на автомобиле приехал Шериф, руководитель музея в Вади-Хальфе, поддерживающий по поручению суданских властей постоянный контакт с экспедициями разных стран, – тот самый Шериф, который встречал меня на аэродроме. У Шерифа нелегкая задача. С одной стороны, он представляет интересы иностранных экспедиций, а также интересы Службы древностей Судана. С другой стороны, он – представитель властей. Таким образом, один и тот же человек должен порой по самой сути вещей представлять противоборствующие тенденции. Короче говоря, как руководитель музея и представитель археологов он заинтересован в том, чтобы на кампанию по спасению древних памятников в Нубии было выделено как можно больше денег. А как представитель властей он должен заботиться о том, чтобы все это обходилось как можно дешевле, то есть чтобы эта кампания поглощала меньше средств.

Если не время жалеть розы, когда горят леса, то тем более не время их жалеть тогда, когда леса заливает вода. Это извечная проблема. Когда строилась первая Асуанская плотина, то предполагалось вначале, что она поднимет уровень воды на 30 с лишним метров, однако фактически она подняла его только на 24 метра. Было решено уменьшить высоту плотины, так как ученые-египтологи, а также всякие европейские «романтики», и особенно богатые туристы, подняли громкий голос протеста. Если бы зеркало воды было поднято настолько, насколько это предусматривалось проектом, то вода залила бы остров Филэ и находящиеся на нем храмы – сооружения небывалой красоты. Голос представителей европейской науки и культурного мира, а равно и европейских богачей, которые проводили зимний сезон в Египте, имел тогда значительно больший вес, чем сейчас. Уинстон Черчилль иронически заметил в этой связи: «Принесение в жертву 1 миллиарда 500 миллионов кубических футов воды богине Хатор западными мудрецами – это самая жестокая, подлая и бессмысленная жертва, принесенная на алтарь лжерелигии. Государство должно биться, а люди – умирать с голоду, дабы профессора могли священнодействовать, а туристы – находить место, чтобы выцарапать там свои имена...»

Асуанскую плотину надстраивали впоследствии еще два раза, и вода полностью залила остров. Теперь, после постройки Высотной плотины, вода зальет остальную часть Нубии. Все погибнет. Но сегодня, через 60 лет после строительства первой плотины, многое изменилось. Ни один ученый и ни один художник не решится поднять голос против этого сооружения. Все понимают, что хлеб и работа для голодных и безработных важнее памятников старины, даже самых прекрасных. Да и никто не стал бы слушать сегодня подобных голосов протеста. С одной стороны, это свидетельство прогресса, однако я опасаюсь, что, с другой стороны, это доказывает также исчезновение остатков влияния и уважения, которым некогда пользовалась интеллигенция.