Архангелы и шакалы

В два часа ночи, когда мы улеглись в наших палатках, сначала тщательно осмотрев постели в поисках пауков и скорпионов, и, несмотря на жару, уже заснули, со стороны селения донесся бешеный собачий лай. Собаки лаяли неистово, без перерыва, упорно и все сразу. Мы, конечно, проснулись. В тишине пустынной ночи этот шум был необычным. Собаки лаяли, как будто чем-то испуганные. Что-то случилось. Приподняв голову, я увидел, что на соседней кровати Стефан Якобельский тоже прислушивается.

– Неужто в селение ворвался лев или еще что?

Шум продолжается, но, в конце концов, какое нам дело? Нужно спать. Пытаемся уснуть, но собаки не перестают лаять. Проходит около четверти часа. Как вдруг кто-то стучит в дверь нашего дома. Сажусь на кровать. У меня такое ощущение, словно надвигается нечто неизбежное, неотвратимое. События разыгрываются, как в греческой трагедии. Сперва этот собачий хор, от которого мы пытались отмахнуться, так как сон одолевал нас и мы старались внушить себе, что все это нас не касается. А теперь стук в дверь. Может быть, это все-таки не к нам? Слышим, как хозяин отпирает дверь. Я уверен, что пришельцы появятся сейчас в нашей палатке. Но кто это? И что им нужно? Да, они пришли к нам. В нашей палатке становится светло. У входа стоит черный человек, который держит керосиновую лампу. Он говорит что-то Стефану.

– Доктор Стефано!..

Стефана все величают здесь доктором. Черный человек у входа трясется так, что ему трудно удержать лампу в руках. Он дрожит и только с трудом может что-то выдавить из себя, повторяя все время:

– Доктор Стефано!..

Стефан хорошо говорит по-арабски, но он не может понять, что же нужно пришельцу. Он несколько раз велит арабу повторить сказанное. Но тот лишь невразумительно бормочет. Все еще неизвестно, что случилось. Наконец Стефан поднимается и начинает одеваться.

– В чем дело? – спрашиваю. – Ты что-нибудь понял?

– Не знаю, кажется, в деревне что-то приключилось. Кого-то парализовало или что-то в этом роде.

Стефан – «лейб-медик» экспедиции. Будучи коптологом и специалистом по надписям, он никогда не изучал медицины, но его жена – медицинская сестра, кроме того, он прекрасно справляется с врачеванием. Выходит теперь, что нужно разбудить профессора Рогальского, который как-никак сведущ в медицине. Размышляю, следует ли мне идти с ними. У меня нет ни малейшего понятия о врачевании, но ведь журналист должен быть всюду, где что-то происходит. Но мне так не хочется выходить. Сон одолевает меня, знаю, что ничем не сумею помочь, впрочем, я уже ходил к больным и представляю всю картину. Пустой дом, никакой обстановки, кроме плетеных кроватей, а у одной из них толпятся родные, которых нужно прогонять силой, чтобы подойти к больному. Все пялят глаза на руки врача. Каждое его движение имеет для них лечебное, символическое значение. Я не иду, а говорю только Стефану:

– Если там окажется что-нибудь особенно любопытное, то пришли, пожалуйста, кого-нибудь за мной.

Засыпаю. Собаки продолжают лаять. Часа через полтора просыпаюсь. В палатке опять светло. Горит лампа, а на соседней кровати сидит неподвижно Стефан.

– Стефан, что случилось?

Стефан поднимает голову. Вижу, что он прямо в полуобморочном состоянии.

– Никогда в жизни не видел ничего подобного, – говорит он изменившимся голосом, а потом добавляет: – И не дай бог когда-нибудь опять увидеть...

Стефан не в состоянии говорить. Нет, не в состоянии. Сидит на кровати и трясется, так же как тот человек с лампой. Но в конце концов берет себя в руки и рассказывает. Там был человек пли, вернее, уже не человек, а сплошной уголь. Весь обожженный, большая часть тела обуглена. Но еще живой. Ночь. Керосиновые лампы. Все жители селения, толпящиеся около дома. Крики женщин. Рев из дома. Запах горелого. Обгорелый человек, непохожий уже на человеческое существо, какое-то жуткое чудовище, вздрагивающее, пытающееся подняться с ложа. Нет, абсолютно ничем уже нельзя помочь. Сделали ему обезболивающий укол. Но как? Ничего не видно на нем – ни тела, ни кожи. Один уголь.

– Не знаю, что делать. Чувствую, что не усну.