Старший радист, устало протирая глаза после очередной бессонной вахты, спросил у генерал-майора Раевского:
— Извините, Изяслав Родионович, а что это за коробочка? Вроде в моих деталях такой не было?
— Эта? — Улыбнулся Изя, убирая в карман бериевскую флэшку. — Лёгкая немецкая порнушка. Надеюсь, что нашему общему другу очень понравилось.
Глава 19
Запылился на полке парадный мундир.
Точит моль золотые погоны.
Нам досталось с тобой защищать этот мир
Вне закона…. Вне закона….
Сергей Трофимов.
"Правда. 14 февраля 1934 г.
Вчера состоялся митинг комсомольцев у здания посольства Франции. Митингующие гневно осудили политику французского правительства в отношении независимого Корсиканского королевства и потребовали освобождения из плена выдающегося борца с иностранной интервенцией Антона Ивановича Деникина, содержащегося в Париже."
— Саня, может, всё же не поедешь? А может без тебя обойдутся?
Александр Фёдорович строго посмотрел на отображение жены в зеркале, перед которым подравнивал чеховскую бородку.
— Еленка, не говори глупостей, партия просит.
— Ну, так и что? — Всхлипнула в передник Елена Михайловна Белякова. — Ты же не партейный. Ну и что, что на съезд приглашали. Ты же только смотрел.
— Есть такое слово — надо! — Скрип ножниц по жёсткой бороде служил аккомпанементом негромкому спору.
— Да ты и дома-то, почитай, не бываешь, Саня. То на германскую, то в тюрьму, то, как сейчас вот. Может, передумаешь? Староват ты уже, Фёдорыч.
Председатель колхоза самодовольно оглядел себя в зеркале, покосился на округлившийся живот супруги и возразил:
— Некогда нам стареть, Еленка. Родина зовёт.
Старший сын Николай поднял голову от учебников и поддержал отца.
— А кому ещё ехать, мам? Я бы сам поехал, но не берут. Правда, Василий Петрович обещал посодействовать. Мы всей группой рванём.
— Я тебе рвану. Малы ещё. — Александр Фёдорович погрозил пальцем. — Узнаю, уши оборву. И Василию Петровичу оборву. Это кто такой?
— Ты чего, пап? Я же говорил. Это Сыромятников, директор нашего техникума.
— Сегодня же поговорю со Ждановым. Куда это годится — молодёжь неизвестно на что подбивать?
— Да мы что…. Мы не очень-то и собирались, — оправдывался сын, — так, поговорили только. А давай я помогу тебе галстук завязать?
Беляков улыбнулся, понимая желание Николая увести разговор подальше от скользкой темы.
— Еленка, ты костюм мой погладила? Тот, что я со съезда привёз?
— Хосподи! — Всплеснула руками жена. — И ты в этом поедешь? Срамота! Людей хоть не диви, Саня.
— Ты про фрак? Ну, насмешила. Чай его только на приёмы надевают. Мне его сам товарищ Каменев подарил, когда в американское посольство ходили.
— Ой, а ты не рассказывал. — Сын отложил учебник в сторону. — И какие они, настоящие буржуи? Небось толстые и с сигарами в зубах? А Чемберлена видел?
— Откуда он в американском посольстве возьмётся? Не английское же. А насчёт сигар, — Александр Фёдорович оглянулся на лежащую на подоконнике коробочку, — так их, кроме нас, и не курил никто. Денег они на сигары жалеют. Жадные очень — эти буржую. Представляешь, угощали самогонкой неочищенной, а на закуску маленькие такие бутербродики. И ещё кактели были. Вино слабенькое, кислятина, хуже нашего из сельпо, а в нём слива неспелая плавает. Отощали они на своих-то харчах.
— Страсти какие рассказываешь, Саня. — Елена Михайловна включила утюг в розетку, от которой по бревенчатой стене вились новенькие провода, и распахнула шкаф. — Так который тебе погладить?
Беляков подошёл, и, щурясь от непривычно яркого электричества, ткнул пальцем.
— Вот, его. Какой же я буду образцово-показательный председатель, если не в смокинге?
Жена только вздохнула. Эх, не доведут Саню до добра его причуды. А ведь только жить по-человечески начали. Зимой свет провели. Патефон купили и гитару. Старшего сына в техникум определили на радиста учиться. Младшие опять в школу стали ходить. А что сейчас?
Самый младший, Фёдор Лександрыч, целыми днями у телефона сидит, ждёт, когда из Москвы позвонит дядя Серёжа с большими усами и пригласит на всамделишном танке кататься. А дядя Ваня, тот, что с голой головой, на Рождество приезжал к папке водку пить. И пистолет свой в кобуре привозил. Вон они, дырки в потолке и стенах. И до сиз пор мамка вздрагивает от громких звуков.
Федя высунулся с печки: