Еще вчера семинаристы казались такими далекими от всяческой мирской суеты: склонив головы, они неподвижно выстаивали литургии, слушали лекции, степенно прогуливались в длинных черных рясах по холодным коридорам. Сегодня же они сновали по тротуарам, суетились в лавках, бежали по дороге на вокзал и, весело смеясь, радовались свободе и молодости. Многие то и дело украдкой поднимали руку, чтобы коснуться долгожданных усиков. В поведении их не было ничего греховного — наоборот, все эти мелкие вольности свидетельствовали о неопытности и детской наивности души. И если бы старый духовник увидел их, улыбающихся и веселых, он бы не стал им пенять. Лучше всех ему было ведомо, что жизнь не исчерпывается четырьмя годами пребывания в семинарии, ими она только начинается. Но все же многого в семинарских стенах не дозволялось. Именно здесь обращалось особое внимание на духовное воспитание, благодаря которому эти юноши должны были стать твердыми в вере священниками, способными укрепить веру в других. И в первую очередь прилагались усилия, чтобы просветить самую драгоценную часть души человеческой, сформировать и поддержать то высшее самосознание, на котором зиждется любой подлинный характер, заложить ту моральную основу, которую не так-то легко поколебать, поскольку питает ее соприкосновение с божественным началом. Но в человеческой душе таится столько чувств! Какие только влечения, самые туманные и неопределенные, не охватывают в переломном возрасте юные души! А для того чтобы прояснить, направить эти влечения в правильное русло, не так уж много у семинарии средств и возможностей. Помыслы, устремленные — увы! — не к жизни небесной, а к жизни земной, множатся помимо воли наставников, которые не в силах направить их по единому пути хотя бы потому, что помыслы эти так разнообразны и их почти столько же, сколько молодых людей. Борются с ними категорическими запретами, надеясь таким образом сформировать единообразие мышления. Но вполне возможно, что и этот метод в отдельных случаях скорее вреден, чем полезен. Одни юноши помышляют о запретном плоде с некоторой робостью, и усугубление запрета делает предмет их помыслов только более привлекательным. Эти юноши учатся перекидывать мостики между повседневной семинарской жизнью и той жизнью, о которой они мечтают, и со временем им удается привести свои чувства в соответствие с требованиями религии. Обычно такие юноши бывают лучшими учениками, а вернее, они редко когда заслуживают порицания наставников.
Но есть и другие — запреты их только подстегивают. Для них запретный плод делается предметом страсти: все, что запрещено, достойно того, чтобы его добиваться. Эти молодые люди не могут установить равновесия между семинарской жизнью и той, какой они жаждут. А если и достигают его, то оно никогда не бывает устойчивым. Все наказания, какие существуют в семинарии, выпадают на долю этих молодых людей. И все-таки наставникам трудно вынести окончательное суждение о семинаристе. Весьма часто оказывается, что надежды, возлагаемые на какого-нибудь примерного ученика, не сбываются, в то время как другой семинарист, привычно считавшийся отпетым, вдруг становится замечательным священником.
Василе Мурэшану умел устанавливать упомянутое выше равновесие и не впадать в крайности. К примеру, он вовсе не считал себя виноватым из-за того, что за целый месяц до пасхальных каникул перестал брить усы. Он точно знал, почему их не бреет, и себя на этот счет не обманывал: он хотел видеть, какое впечатление произведут они на домнишоару Эленуцу Родян. Не почитал он за грех и обман, когда всячески прятал от своих наставников отросшие белокурые усики.