Археолог

– У меня такое чувство, что мы все в прошлое провалились, года так в тридцатые прошлого века, – говорил Андронов, расставляя на столе посуду. – Все то же самое вокруг, только по-другому называется, а суть явлений одна. Помнится, время то голодное было. Еще до революции дед мой на этих землях лесничим был. Царский лесничий – это же высшее образование, почет, хотя вроде и из простых крестьян… или не простых, не знаю, давно это было… и многого я не узнал, многое не спросил, а сейчас уже и спрашивать не у кого, да и от архивов, поди, одни головешки остались. Что говорить темные времена. Звали деда Родион Саватеевич, очень он уважаемым человеком был, журналы «Нива» и «Звезда» выписывал из самого Петербурга. Мальчишкой я подшивку этих журналов на чердаке дома нашел. Страницы желтые, выцветшие, пахнущие временем. Еще от деда остались пачки екатериненок, мы ими печку топили в голодное время, когда у нас все отобрали. А ведь это на минуточку сторублевые ассигнации, во времена деда очень большое состояние, кто знал тогда, что мир может так круто измениться. У деда моего две дочери было – Анна и Анастасия. Он выстроил им по отдельному дому, получилось, что в Юсово у деда было целых три двора – один его и у каждой дочери по своему хозяйству.

– Погоди, Михаил Степанович, где ты сказал дома были? – зацепился за знакомое слово Археолог.

– Да, да, я сам родился в Юсово, и род мой оттуда. Я уже после распада СССР, когда в отставку вышел, перебрался в Углич, пошел в школу работать. А пока служил, по всей стране поколесил, служил в Германии – «группа советских войск в Германии на боевом задании». Да! Дед мой, Родион Саватеевич, планировал-то как, дочери замуж выйдут, а у них уже и приданое есть, свое хозяйство. По обычаю первой должна была Анна выйти замуж, и жених был подходящий, ладный, красивый, священника сын. И вроде у них все шло миром да к свадебному столу, отец не мог не нарадоваться на счастье дочери…

Столбов слушал историю деда, и постепенно напряжение дня сегодняшнего отпускало его.

– Всеволод, жених Анны, ему нравился, они быстро нашли общий язык… в общем, все чин по чину. А потом что-то случилось, уж не знаю что, и Всеволод этот увлекся Анастасией, и тайно от родителей ее, а сам понимаешь, они тому обрадоваться никак не могли, поженились они в соседней деревне. В общем, когда Родион Саватеевич узнал об этом, тут же и слег с нервным приступом. Насилу выходили. Анна, понятное дело, чернее ночи, даже топиться хотела, насилу уговорили не творить глупостей. Но получилось так, что Анастасия со Всеволодом опозорили ее. Вот и пришлось им бежать из деревни на новое место жительства, на другой берег Волги, в Спирково. Там они и обосновались. Мать Анастасии – Ольга – не смогла ей такого поступка простить, так больше они ни разу и не виделись. А Родион Саватеевич продал дом, который предназначался заблудшей дочери, собрал эти деньги и отвез ей. Он долго обижался, злился и не мог простить это предательство. Но постепенно оттаял и смирился, и раз в полгода он ездил в гости тайно, так, чтобы Ольга и Анна не знали. А Анна Родионовна – это мать моя. Замуж она вышла поздно за парня из деревни с другого берега Волги. Кажется, из Кабанова он был, Степан Андронов, мой отец. Семья у него большая была, много братьев, он промеж них самый младший. Старшие все славились тем, что играли на аккордеоне, один даже выбился в большие музыканты, играл в Ленинградской филармонии. Помнится, меня на флот призвали, и я матросом-балтийцем прибыл на побывку в Ленинград и останавливался у него, большого чужого дядьки, который прекрасно играл. Я даже потом, уже будучи капитаном, купил себе аккордеон и брал уроки игры. Да, правда, ничему не научился толком. А мой отец никогда и не играл. Он служил на железной дороге. И все время пропадал в Угличе, мы его практически и не знали. Мама говорила, что он приезжал для того, чтобы привезти съестное да заделать ребенка. У меня было две сестры и старший брат. Давно это было.

Столбов слушал Андронова, затаив дыхание. Рассказывал старик чудно, увлеченно, так что заслушаешься. Перед глазами разворачивались картины той жизни, что осталась далеко в прошлом. Только одного Археолог понять не мог, ведь если Андронов говорил про себя, то ему уже давно за сотню перевалило, а выглядел он далеко не на свои годы. Столбов бы ему больше шестидесяти и не дал. Бодрый мужик, способный, если что, и с оружием отпор врагу дать.

– Средняя сестра, Варя, от чахотки в войну умерла. Красавица была, добрая, заботилась обо всех. Но потом начала кашлять, много, надрывисто, и сгорела быстро… Зимой хоронили… – Старик Андронов вдруг словно вынырнул из волн прошлого и посмотрел на Археолога ясным взглядом. – Да что же я, все говорю и говорю. Совсем старик заговорил вас, не дело то. У вас свои мысли, своя жизнь, а я вот тут вам истории давно забытых дней рассказываю. Может быть, чаю или самогоночки? У меня хорошая, яблочная, самый смак.

– Деда Миша, – неожиданно для себя сказал Столбов, – я с большим удовольствием.