Сказка о спящей царевне тоже имеет весьма прозаическое объяснение. До сих пор на островах Океании юноши-холостяки первобытного племени поселяются в особом «мужском» доме, к которому не имеют права даже близко подойти женщины. В сезоны охоты или рыболовства в таком доме у папуасов поселялись все взрослые мужчины — связь с женщинами была строго запрещена. Но в таких домах обычно прислуживали женщины из других племен, связь с которыми не считалась греховной. Видимо, в сказке о спящей царевне и сохранилось воспоминание о такой общей возлюбленной группы мужчин-холостяков. У Пушкина царевна умирает от яда. У первобытных племен женщине, бывшей коллективной возлюбленной, достаточно было пройти обряд мнимой смерти, сменить имя — и можно было выйти замуж и забыть все прошлые тайны.
В сказках часто царских детей прячут в подземелье и в высоких башнях. Здесь тоже мало вымысла. В Японии до третьей четверти XIX в., в Непале — до середины XX в. наследственные государи были практически лишены власти и были ограничены всевозможными запретами. Царь был чем-то вроде первосвященника, посредника между подданными и духами. Даже в Англии XVIII в. считалось, что короли могут лечить золотуху простым наложением рук. В старости их просто убивали. Еще недавно так кончил жизнь далай-лама Тибета. В Центральной Анголе Царь; начавший стареть, обязан был погибнуть в битве. В древней Швеции цари правили только 9 лет, а потом их убивали. Позднее правители, чтобы избежать смерти, заменяли себя на троне на несколько дней преступниками, которых казнили как настоящих царей, отсюда и идет выражение о «халифе на час».
Вспомните, как противятся выдавать замуж своих дочерей цари, какие только испытания они не назначают женихам! Интересно, что порой в сказках царем становится убийца своего предшественника. Такой обычай еще недавно существовал на Яве. Не случайно земли одного из африканских племен хоть и считались царством, но обходились без царей, так как не было желающих после дня царствования умереть, согласно древнему обычаю.
Жену сказочные герои ищут непременно вдали — в этом, вероятно, отражаются следы экзогамии — строжайшего запрета жениться внутри рода.
Чтобы попасть в тридесятое царство, человек в сказке велит зашить себя в шкуру. Потом является птица и перетаскивает его по назначению. Еще и сейчас кое-где трупы умерших зашивают в шкуры, чтобы мифические птицы (Рух из «1001 ночи») унесли их в царство мертвых.
МНОГОВАЛИКОВОЙ КЕРАМИКИ КУЛЬТУРА — куль тура эпохи бронзы, сменяет катакомбную и предшествует срубной в южнорусских степях. В могилах устанавливались срубы, каменные ящики и подбои. Типичны костяные пряжки. Керамика украшена многими валиками и прочерченными линиями. Дисковидные роговые псалии сходны с микенскими. Бронзовые и каменные топоры. XVII-XV вв. до н.э.
МНОГОСЛОЙНЫЕ СТОЯНКИ — остатки разновременных поселений, образовавшиеся на одном и том же месте, — напластовавшиеся друг на друга слои. Иногда разделяются немыми (стерильными) прослойками.
МОЛОДОВО — группа стоянок на Днестре. Мустьерские слои содержит Молодово I, V, Кормань IV — леваллуа. Верхний палеолит представлен здесь 4 этапами: древний — 30 тыс. лет назад, 30-28 тыс. лет назад, 23 тыс. лет назад. Техника пластинчатая.
МОЛОДОВСКАЯ МУСТЬЕРСКАЯ КУЛЬТУРА — стоянки в долине Днестра у г. Черновцы (Молодово I, V, Кормань IV). Скребла, леваллуазские острия и мустьерские остроконечники. На Молодово I открыто первое мустьерское жилище овальной формы (7×10 м), обложенное крупными костями мамонта. Внутри жилища 15 очагов. Такие же жилища найдены на Молодово V и Кормань IV.
МОЛЧАНОВСКАЯ КУЛЬТУРА — культура З. Сибири. Переход от бронзы к железу (VII-VI вв. до н.э.).
МОНТЕСПАН — подземный тоннель в Верхней Гароне во Франции. Открыт в 1922 г. Н. де Кастере. В 1045 м от входа найдены изображения палеолитического человека. Кастере так рассказывает об этом: «Раздевшись и спрятав одежду в кустах, я проскользнул во входное отверстие... Метров через сорок коридор свернул под прямым углом вправо, и свод, внезапно снизившись, заставил меня согнуться почти пополам. Пройдя еще метров двадцать в таком неудобном положении, по грудь в воде, я вынужден был остановиться: каменный свод передо мной уходил под воду... Стоя по плечи в ледяной воде и приготовившись нырнуть под затопленный свод, я, конечно, отдавал себе ясный отчет в той смертельной опасности, которой подвергался, отважившись в одиночку на столь рискованный эксперимент. Несколько мрачных гипотез рисовались моему воображению: каменистый коридор, заполненный по самые своды водой, мог тянуться так долго, что у меня не хватило бы дыхания на обратный путь; я могу удариться о каменную стену или попасть в углубление, не имеющее выхода; мог вынырнуть в воздушном кармане с отравленным воздухом; мог сорваться вместе с потоком в пропасть, запутаться в куче гниющего хвороста, принесенного подземными водами с поверхности, или завязнуть в жидкой глине...»