Археология: учебное пособие

Многие находки из данного сооружения имеют несомненно культовый, ритуальный характер. Особое внимание привлекает металлическая подвеска со скандинавской сакральной рунической надписью. Кроме того в «большой постройке» обнаружен еще один предмет скандинавского происхождения – металлическое шейное украшение-обруч с «молоточками Тора» (характерные амулеты североевропейского язычества); а также – деревянные антропоморфные и зооморфные изображения. Внутри сооружения обнаружены черепа и кости животных, располагавшиеся в основном вдоль стен (остатки жертвоприношений?). Обращает на себя внимание дата прекращения функционирования этой постройки – 986–991 гг. Сооружение было уничтожено намеренно – стены завалены внутрь, концы составляющих стены кольев обрублены и подожжены. Очевидно, у нас есть все основания, чтобы связать разрушение «большой постройки» с крещением Ладоги после принятия Русью христианства.

Следует отметить показательный случай, когда сооружение, интерпретированное как святилище и в дальнейшем традиционно считавшееся таковым, при более внимательном рассмотрении оказалось памятником иного рода. В окрестностях Новгорода, в урочище Перынь были выявлены материковые останцы, окруженные кольцевыми рвами. В современной археологической литературе на основании результатов данных раскопок реконструируется «центральное святилище словен новгородских» IX– X вв., описываемое следующим образом: «Центральную часть святилища составляла приподнятая над окружающей поверхностью горизонтальная площадка в виде правильного круга диаметром 21 м, окруженная кольцевым рвом шириной до 7 м и глубиной более 1 м. Точно в центре круга раскопками выявлена яма от столба диаметром 0,6 м. Здесь стояла деревянная статуя Перуна, которая, как сообщает летопись, в 988 г. была срублена и сброшена в Волхов. Перед идолом находился жертвенник – круг, сложенный из булыжных камней. Ров, окружавший культовую площадку, представлял в плане не простое кольцо, а ободок в виде громадного цветка с восемью лепестками. Такую форму придавали ему восемь дугообразных выступов, расположенных правильно и симметрично. В каждом таком выступе на дне рва во время языческих праздненств разжигали ритуальный костер…» (Седов 1982: 261).

Однако, В.Я.Конецкий (1995: 80–85), обратившись к первичной документации исследований, убедительно отверг такую реконструкцию. Сомнения вызвала «восьмилепестковая» форма рва. Исследователь задался резонным вопросом: «Каким образом могла появиться столь странная форма рва, который при сыпучем песчаном грунте и под воздействием атмосферных осадков за короткий срок должен был неизбежно деформироваться?» Что же касается остатков костров во рву, то они, безусловно, присутствовали, но четкой системы в их расположении не прослеживается. В ряде случаев в качестве остатков костров были расценены находки одиночных древесных угольков. «…Никаких следов жертвенника не было обнаружено, за исключением камня продолговатой формы, найденного среди остатков отопительного сооружения в одной из позднейших полуземлянок, прорезавших материковый останец». Судя по чертежам, следы древесного тлена (остатки деревянной «статуи Перуна») также имеют прямое отношение к более поздней яме XII–XIV вв. С учетом всех этих соображений, очевидно, что гораздо более убедительной трактовкой выявленного в урочище Перынь объекта является его интерпретация В.Я.Конецким как остатков разрушенного кургана. Размеры материкового останца и кольцевого рва вполне соответствуют подобным погребальным сооружениям. Аналогичные основания курганов, уничтоженных в ходе распространения в Новгородской земле христианства в конце X – начале XI вв., неоднократно исследовались раскопками.

Ритуальное значение можно приписать любым материальным остаткам древней повседневной жизнедеятельности. Нередко археологи склонны видеть некие признаки наличия жертвоприношения в самых неожиданных (а точнее говоря – вполне повседневных, бытовых) комплексах поселений. Так, одна из материковых ям, выявленных на селище первых веков нашей эры Лапайня в Литве, определена как «жертвенная» (Даугудис 1988: 15). Между тем, ни размеры (диаметр 80 см, глубина 90 см), ни находки из заполнения этой ямы (пепел, угольки, фрагменты керамических сосудов, несколько расколотых костей животных, кремневые пластины) не содержат даже какого-либо намека на возможность такой интерпретации – мы имеем дело с обычной ямой для бытовых отбросов.

Впрочем, иногда археологам удается зафиксировать комплексы, являющиеся достоверными свидетельствами разовых или многократных жертвоприношений животных или людей. Ряд примеров остатков ритуалов такого рода (костища, «медвежьи пещеры» и т. п.) был приведен выше. Рассмотрим некоторые более или менее достоверные случаи жертвоприношений, выявленные за пределами сакральных сооружений.

Наибольшую сложность представляет собой выявление жертвоприношений животных в культурных отложениях поселений. Как мы уже видели, сами по себе кости животных в таких ситуациях могут являться обычными отбросами (и чаще всего – являются ими). Как отличить от них результат ритуального убийства? Стоит отметить, что подобный вопрос, как правило, не ставится при обнаружении костей (а тем более – целых скелетов) животных в погребальных археологических памятниках. Связь таких находок с неким ритуалом обычно не вызывает сомнений. Вспомним 160 конских захоронений в кургане Аржан – это, конечно же, жертвенные животные, убитые в рамках погребального ритуала.

Убедительным примером жертвоприношения животных, открытого на поселении, могут служить находки 9 конских черепов и скелета коровы при раскопках Рюрикова городища под Новгородом (Носов 1990: 51, 54). В ложбине около городищенского холма здесь был выявлен хозяйственный комплекс конца IX – X вв., состоявший из пяти глинобитных печей. Эти печи являлись объектами коллективного пользования и предназначались для выпечки хлеба. Одна из печей располагалась в «небрежно срубленной бревенчатой постройке размерами 3 х 5 м». Под этой постройкой находился скелет коровы без черепа и конечностей, интерпретируемый в качестве «строительной жертвы», которая должна была обеспечить «дееспособность хозяйственного сооружения».

Конские же черепа, соответствовавшие по уровню залегания в культурном слое времени функционирования печей, конечно же, не являются захоронениями коней – только около одного из них было найдено «некоторое количество» костей скелета; у большинства черепов отсутствовали нижние челюсти. Предполагается, что первоначально черепа коней «располагались на шестах или ограждениях, навесах над печами или на крыше сруба печи в качестве, может быть, и жертвоприношения печам, и обререгов, охранявших как весь хлебный комплекс, так и скот, по-видимому молодняк, кормившийся у печей» (Семенов 1997: 180–186). Сведения, подтверждающие возможность именно такого расположения этих черепов, дошли до нас в изложении арабского дипломата первой половины Х в. Ахмеда Ибн-Фадлана, который описывает жертвоприношения купцов-русов, встреченных им в столице Волжской Булгарии в 922 г. ( рис. 54 ).

Рис. 54. Жертвоприношение купцов-русов в Булгаре в первой половине Х в. по описанию арабского дипломата Ахмеда Ибн-Фадлана.