Археология: учебное пособие

В 1851 г. члены Императорского Археологического Общества в Санкт-Петербурге приняли решение: «назначить 1700 год крайним пределом для исследований Русских древностей. Все памятники, появившиеся после этого времени, не входят в круг его занятий». Сегодня несостоятельность подобного подхода представляется очевидной. Археологи уже достаточно давно исследуют объекты гораздо более позднего, чем 1700 г., времени. Любопытно, что первые подобные попытки в России относятся как раз к середине XIX в. – еще в 1830-е гг. начальник архива Инженерного департамента, «Генерал-Инспектор по Инженерной части» А.Л.Майер стремился выявить стены Зимнего дворца 1710-х гг., в котором умер Петр I. Впрочем, А.Л.Майер не производил раскопок, а использовал лишь письменные и графические документы в сочетании с натурными наблюдениями. Однако, необходимость подобных раскопок он формулировал довольно отчетливо: «…Если воинская слава России быстро превзошла славу Греции и Рима, то иногда столь же скоро и памятники великих ея мужей уподоблялись памятникам древних героев, с трудом и медленно отыскиваемым в классической земле или под новыми зданиями, изгладившими следы бывших некогда на их месте» (Майер 1872: 7). И уже в 1853 г., в ходе изысканий Ф.Г.Солнцева была выявлена «угловая жилая комната нижнего этажа дворца Петра I» (Михайлов 1988: 244). Тем не менее, спустя столетие, когда А.Д.Грач проводил раскопки на территории стрелки Васильевского острова в Ленинграде в 1952 г., он, публикуя результаты своих исследований, вынужден был объяснять необходимость археологического изучения остатков деятельности населения Санкт-Петербурга XVIII в., «так как считалось, что в задачи археологии в основном входит изучение памятников глубокой древности» (Грач 1957: 7-9). Сегодня же полноценное археологическое изучение Санкт-Петербурга в течение всех трех столетий его существования является признанным направлением исследований. «Петербург, – пишет Г.С.Лебедев (1996: 15), – сохраняет весьма ценные объекты специфической бытовой культуры, начиная со „шведских трубок“ времен Северной войны 1700–1721 гг. до становящихся реликвиями бытовых вещей Ленинградской Блокады 1941–1944 гг.»

Некоторые археологи, не называя каких-либо абсолютных (календарных) дат, полагают, что «археология начинается, когда заканчивается живая память» (Daniel 1962: 5) и указывают на «фактор забвения» (Клейн 1978а: 58), определяющий финальный предел хронологического интервала, относящегося к объекту археологии, – «исторического прошлого» по С.А.-Жебелеву (1923б: 4). С этим трудно согласиться. Наверное, самым ярким примером полноценного использования методики археологических раскопок для изучения событий недавнего прошлого остаются исследования героической обороны в мае-октябре 1942 г. Центральных Аджимушкайских каменоломен близ Керчи советским гарнизоном под командованием полковника П.М.Ягунова. Первые изыскания здесь были проведены в 1972 г. по инициативе Керченского историко-археологического музея и журнала «Вокруг света» (Рябикин 1972: 17–23), впоследствии они были продолжены в 1980–1990-х гг. Важно подчеркнуть, что это были в полной мере научные исследования, сопровождавшиеся сплошной зачисткой больших участков штолен и профессиональной обработкой полученных материалов. Очевидно, что археологические исследования Аджимушкайских каменоломен никак нельзя соотнести с «фактором забвения» – они начались спустя всего лишь 30 лет после событий 1942 г., представители поколений свидетелей и участников Великой Отечественной войны и сегодня являются носителями той самой «живой памяти» об этом времени.

Впрочем, в вопросе определения конечной даты отрезка истории, изучаемого археологией, главное, конечно же, не в том, насколько более «поздний» пример раскопок возможно привести в данный момент. В конце концов, мы можем «остановиться» на изучении современных бытовых отбросов североамериканского города, предпринятом в качестве эксперимента группой исследователей Аризонского университета по руководством Уильяма Рэтджи в 1970-х гг. По мнению У.Рэтджи, «применение археологических методов для изучения нашего общества может способствовать более глубокому пониманию самого общества» (Ренфрю 1985: 8). То есть, изучение современного мусора является в данном случае не просто неким экзотическим вариантом практического занятия для студентов, а отчетливо осознается в качестве возможного (хотя и не востребованного) способа исследования современной культуры. Любопытно отметить, что, характеризуя систему трех веков, археологи нередко утверждают, что «железный век продолжается и сейчас» (Амальрик, Монгайт 1966: 52). То есть, современность оказывается включенной в хронологические рамки всеобщей археологической периодизации!