Археология. В начале

Далее Хэсторф обратила свое внимание на скелеты мужчин и женщин, найденных в компаундах. Она изучила стабильные изотопы в коллагене костей этих скелетов. Она обнаружила, что в доинковские времена пища мужчин и женщин была одинаковой и состояла главным образом из квиноа, корнеплодов и небольшого количества маиса. Эти данные заставляют предположить, что пиво мужчины и женщины делили в равной степени. Затем появились инки. Исследования 21 скелета (12 мужских и 9 женских), относящихся к времени господства инков, показали, что потребление маиса выросло, но у половины мужчин потребление маиса было в два раза выше, чем у женщин. Хэсторф считает, что эта разница отражает изменение социальных условий при инках. Женщины перерабатывали в пиво намного больше маиса, чем прежде, но потребляли его не все, а сравнительно небольшое количество мужчин. Кроме того, большинство мужчин ели больше мяса, чем женщины.

Изменения в питании отражают изменение политического климата, при котором сауса, когда-то жившие небольшими группами, теперь были объединены в более крупную политическую единицу, зависевшую от мужчин. Они чаще выполняли некие обязательные работы, проводили ритуалы и собрания, во время которых потреблялось пиво. Женщины стали работать больше, но при инках их положение вне дома стало более ограниченным. Государство инков зависело от обязательного налога mit’a, собиравшегося по количеству мужчин в семье. Самыми распространенными видами этого налога были сельскохозяйственные работы и военная служба. Они выполнялись мужчинами, которых кормили «мясом, маисом и пивом». Этот налог разделил мужчин и женщин физически, политически и символически. Археологические свидетельства, собранные из двух источников, подтверждают такое заключение, они являются документами, подтверждающими изменение положения женщин племени сауса (аналогичный пример в Европе описан во вставке «Практика археологии»).

При изучении Опово Трингхэм использует повествования и визуальные образы, для того чтобы представить «актеров», мужчин и женщин, живших в этом конкретном доме в течение нескольких поколений. По мере того как развивается сценарий, они взаимодействуют друг с другом как отдельные личности, как молодые и старые, как мужчины и женщины, они перемещаются в жилище и за его пределы, когда оно было сожжено, а колодец (источник) заложен еще теплыми камнями. Такая археология реализуется не на макроуровне, как большинство процессуалистских исследований, а на микроуровне, когда археолог интерпретирует бытовые социальные действия на уровне отдельных жилищ. Это исследование, как и остальная феминистская археология, является логическим продолжением здравых подходов, которые помогают реконструировать общие тенденции, структуры и модели по археологическим материалам. Археолог действует как активный проводник отдаленного прошлого в новое поколение исследования, которое обещает быть противоречивым, вызывающим и увлекательным.

Гендеризация археологии сильно запоздала, но она окажет влияние и на основные исследования, и на то, как мы пишем о прошлом. Как показывает пример Хэсторф, исследование, которое изучает гендер, будет союзом новых подходов, часто включающих в себя то, что Трингхэм (1994) называет «интерпретативным диалектическим взаимодействием между материальными остатками, сравнительным историческим или этнографическим исследованием и воображаемыми актерами», с высокотехничной наукой и устоявшимися методами археологического исследования. Такой подход позволит нам выйти далеко за рамки материала, опробовать субъективные и гендерные, как показывает Хэсторф, подходы того, как женщины (и мужчины в данном случае) адаптируются к изменяющимся обстоятельствам. Такого рода тщательное, необычайно подробное исследование с его вниманием к меняющейся динамике древнего общества является чрезвычайно многообещающим.