Архетип Великой матери с древности и до наших дней. Сборник исследований

Здесь я вынужден ограничиться самым важным и примечательным. Было бы слишком пространно рассказывать о всех подробностях этих мистерий и других празднеств Артемизиона, процессий за пределами города (например, Даитис, которые проводились на море) или процессий внутри города на Священной дороге, которая соединяла город Лисимаха с Артемизионом. Характерной была большая панегирия, которая открывала священные игры. С подробностями можно ознакомиться в моих предыдущих работах; это также касается рассмотрения обычной литургии, жертв и сферы влияния богов. В повседневном культе использовалось все, что называли aretai (божественные доблести): божественная сила внять мольбе и исцелить. Артемида также отличается тем, что она «являлась» (Епифания). Также я указываю на собственное рассмотрение важного предания об амазонках, которое я упомянул в самом начале³⁸. Все это могло принять в Эфесе кое-где эллинистический оттенок, при этом монашеские братства были преобразованы в управленческие группы, а черты греческой Артемиды, скрытый за ними облик изначальной Матери-Земли, стерлись. Но это было лишь временно и поверхностно.

У нас нет сомнений в следующем: Артемизион Эфесский всегда сохранял восточный характер. Это был удел азиатской Матери-Земли в атмосфере уступчивой готовности к приему, где ионические спутники Андрокла уже около 1045 года обнаружили крито-карийское население³⁹, что доказано новейшими открытиями Толоса (гробницы в форме tholoi в области Колофона, среди них курган Белеви). Если бы этот курган, как и соседний героон, который связывают с Антиохом II, Теосом или Антиохом III, сохранился для наших исследований, он бы, как я подозреваю, также был бы соответствующим свидетельством. Аттическое влияние могло принести в Эфес элев-синские культы тесмофорий, которые могли выйти на первое место

252 по значительности. Гераклит, базилевс, который мало ценил власть, еще в шестом столетии возмущался смесью восточного «оргиазма», который он наблюдал в религиозных праздниках вокруг себя. Это значит, что Эфес, по-видимому, уже во времена сокровища храма А, построенного амазонками, был центром странной смешанной культуры. Когда ты хочешь возродить жизнь и исследуешь суть множества мелких найденных в иле Кайстроса предметов, можно неожиданно выявить весь изначальный восточный мир: эгейские остатки, египетское влияние, хеттское влияние и временами среднеевропейские следы⁴⁰. Вокруг Упис-Эфесии развернулась ожесточенная борьба за влияние; можно предположить, что она продолжалась вплоть до греческих времен; смесь рас, в которой «варвары» не обязательно были самыми не влиятельными, самыми беззащитными и самыми непопулярными; от фригийских и лидийских времен до ахеменидского периода, из которого в Эфесе происходят маги, издававшие продолжительные жалобные звуки, что зафиксировано и в ночь рождения Александра, когда безумный Герострат поджег своим факелом Артемизион D. Эллинизация Эонии стала ощутимой; тем не менее греко-латинский Эфес остается изолированным островом, городом с персидской сутью в своей радости и порочности. Эллинистические писатели⁴¹ охотно выбирают Эфес, как и Милет, родину «Милетских рассказов», местом, где происходит действие в их произведениях. Господство македонцев, Селевкидов, Лагидов и Атталидов разбивается о священное убежище, оставив только пару следов кое-где. Шум их голосов, их резких раздоров иногда вплетается в музыку и пение; в череде жертвоприношений между плотными благовонными испарениями в гомоне праздников — как во времена войн Митридата — слышится отчаянный вскрик массы убиваемых человеческих жертв и ощущается пряный запах крови преследуемых.