Архипелаг

На самом деле эти четыре дня сказались и на нем. Когда долго смотришь в открытое море, что-то происходит с глазами. Начинают мучить галлюцинации, над горизонтом встают миражи. Вот сейчас, например, он видит караван слонов, а за ним на всех парах мчится скорый поезд. Или не мчится? На что похоже то далекое облако? Воздух накаляется, шипит, пузырится, кувыркается. Глаза болят, руки ноют. Эх, хорошо было бы пообщаться сейчас со взрослым человеком, но хоть музыку послушаем. Гэвин включает плеер, ставит сначала Эрику Баду, затем Билли Холидей, потом «Бисти Бойз».

Оушен поднимает голову, она обожает «Бисти Бойз». Начинает притоптывать, хлопать в ладоши в такт их пронзительным крикам. Со своей забинтованной ногой она выглядит так, будто упала со сцены.

* * *

Пятый день и снова безветрие. Гэвина уже серьезно беспокоит, хватит ли им топлива. Да и «Романи» терпеть не может, когда ее волокут как баржу: пыхтит от возмущения. У него начинают сдавать нервы — еще одна проблема моряка, оказавшегося в море во время штиля. Какую глупость он совершил? Во что ввязался? Выходя из Панамского канала, он был полон радостных предчувствий, но сейчас уже не так оптимистично настроен. Сейчас он боится, что не справится, по крайней мере, если ветер в ближайшее время не поднимется снова. Они ведь сейчас вне зоны действия радио, немудрено, что его охватывает паника.

«Не показывай этого!» — строго говорит он себе и решает как можно меньше думать. Но мысли упрямо лезут в голову. Для этого он, что ли, оставил Тринидад, об этом мечтал? Чтобы вот так сидеть на палубе, в отчаянии глядя по сторонам? Так он представлял себе избавление от проблем?

На кой черт он поперся в самую середину самого большого в мире океана? Из-за дурацкой юношеской мечты? Он что, не знает, что реальность не имеет с мечтой ничего общего? Н-и-ч-е-г-о! И сам он уже давно не восторженный юнец — тот юноша вырос, стал отцом, построил дом, женился. Он сейчас абсолютно не похож на молодого Гэвина, который носился под парусом в компании Клайва, — а после наводнения так и вообще немного сошел с ума.

И теперь что прикажете делать? Молиться? Петь? «Это благодать…» записал Кроухёрст в судовом журнале, а потом сошел с ума и исчез. Возможно, он сошел с ума гораздо раньше, еще до того, как затеял свою авантюру, — многие думают именно так. И что же он имел в виду? Что в море его ожидает благодать? Ха-ха-ха… Бедняга. В море человека поджидают миллионы прожорливых чудес, но только не благодать. Сверху сыплются редкие капли дождя, но не разгоняют сгущающуюся жару. Если бы они были на суше, он точно сказал бы, что такая погода предвещает землетрясение.

* * *

К вечеру небо розовеет, серые и темно-синие облака разбросаны по лиловому фону, как завитки крема на торте. На горизонте то и дело вспыхивают зарницы — золотые, ныряющие с облаков в воду. Оушен сидит рядом с ним, наблюдая за игрой молний, охая и ахая от восторга. Зарницы сцепляются друг с другом на высоте, на мгновение озаряя горизонт яркими вспышками, но эти разветвленные электрические щупальца находятся так далеко, что кажутся ветвями кораллов, красивыми и безопасными.

Но паруса висят все так же безжизненно, яхта все так же недовольно пыхтит, медленно ползет вперед. Делать им нечего, вот они и сидят, разглядывая горизонт, как инопланетяне в космическом кинотеатре. Через полчаса грозовые всполохи пропадают — скорее всего, гроза ушла еще дальше.

Гэвин садится поудобнее, закидывает ноги на перила. Под страховочным поясом на нем надета серая флиска с капюшоном — удобная, как домашний халат. Оушен залезает ему на колени, он крепко обнимает свою девочку. Сюзи, невнятно ворча, тоже подходит и кладет ему на ноги морду. Так и сидят они втроем, чувствуя себя в своем кокпите в полной безопасности. Так вместе и засыпают, убаюканные тихим шелестом волн, влекущих их на юг.

Гэвин просыпается посреди ночи. Оушен навалилась на него всей тяжестью, он перекладывает ее поудобнее. Сюзи открывает глаза, бьет хвостом, требуя внимания и ласки. Он поднимает взгляд — нет, вы только подумайте, грот надулся ветром, они снова идут полным ходом! Он проверяет часы, сверяет расчет пройденных миль, и вдруг его сердце замирает от ужаса. Прямо перед ним, по правому борту, высится темный мужской силуэт. Мужчина изогнулся от напряжения, сражается с неподдающимся парусом. Первый импульс — броситься на помощь, но ужас уже заморозил кровь настолько, что Гэвин не может пошевелиться.

Моряк, одетый в ветровку с капюшоном, продолжает спускать грот. Ветер валит его с ног, в отчаянии он хватается руками за парусину. Сюзи взвизгивает, Гэвин подтягивает ее поближе, зажимает рукой пасть. Моряк скользит на мокрой палубе, дергает за тросы, что-то заклинило, парус не поддается. И вдруг грот падает вниз, прямо на моряка, всей тяжестью придавив его к палубе. Яхта кренится, он отпускает парусину, поднимает руки, пытаясь выпрямиться, но тут яхту качает в другую сторону, резко и сильно, и мужчину перебрасывает за борт. Легко, как перышко. Это случается в одну секунду — раз, и жизни нет.