Архипелаг чудовищ

Время от времени нож тупился. Тогда Тотор принимался быстро водить лезвием по кораллам, с грехом пополам натачивая его.

Возвратился Гарри с четырьмя орехами: по одному в руках и под мышками, ступал осторожно, чтобы не разлить драгоценную влагу.

— Держи, Тотор, дружище, пей и ешь!

— Глоток сиропа! Вот что больше всего нужно! У меня будто угли в глотке!

Меринос сновал челноком, убегал, возвращался, снова убегал и без передышки носил вскрытые орехи.

— Ну а что крабы? — поинтересовался Тотор.

— Начинают проявлять недовольство и показывают клешни. Думаю, они скоро рассердятся.

— Хватит бегать! Уже темнеет. Я кончил свежевать нарвала… Уф! Это было не просто! А сейчас давай-ка потянем изо всех сил и вытащим шкуру на берег — подальше от прилива, который уволочет ее к черту на кулички. Раз, два, взяли! Еще раз! Давай-давай, Меринос!

Несмотря на огромный вес шкуры, друзья оттащили ее метров на тридцать и накрыли водорослями, после чего, изможденные, провалились в сон.

Лежа ничком на еще теплом известняке, они смогли поспать только до четырех часов утра. Новоявленные островитяне проснулись от странных звуков: то ли потрескивания битого стекла, то ли шуршания щебенки под ногами. Сухой, непонятный стук. И вместе с тем — ощущение чего-то живого, которое копошится, шевелится, окружает.

Парижанин угадал, что это было, вскочил и закричал:

— Крабы! Черт возьми, почуяли мясо… Идут на добычу. Несомненно, хотят съесть нарвала и его шкуру, а затем приняться за нас… Ну нет, погодите!

Вокруг, при свете звезд, кишели несметные полчища крабов. Тысячи безликих существ, как в кошмарном сне, угрожающе обступили их полукругом. Панцири терлись друг о друга с отвратительным скрежетом. Чудища подступали сомкнутыми рядами к людям и шкуре хищника.

Тотор не ошибся — крабы сбегались на дележку добычи. Эти добропорядочные вегетарианцы, питающиеся исключительно кокосами, охотно становятся кровожадными хищниками. В рассказах о путешествиях парижанин вычитал, что сухопутные крабы[67] иногда очень опасны. Животные и люди, попадавшие в западню на коралловых островах, нередко становились добычей крабов. Их разрывали на куски и съедали живьем.

Пока крабы не отведали плоти, они, как утверждают, достаточно боязливы. Животные и, конечно, человек могут обратить их в бегство. Но стоит им вкусить мяса, даже только почуять его, храбрость их и прожорливость становятся безграничными. С неслыханной свирепостью они набрасываются на все живое и в несметном количестве смертельно опасны.

— Эй! Меринос, старина! — прокричал Тотор. — Больше шума! Смелее! Бей куда попало!

— All right! Чудища нас атакуют. Будем защищаться!

Схватив на ощупь по пальмовому листу, путешественники с яростными воплями стали метаться как черти и дубасить врага изо всех сил.

Яростная, суматошная оборона, крики, беспорядочные жесты сдерживали нашествие. Крабы оторопело останавливались, в замешательстве пятились, с треском стукаясь друг о друга.

Наступила пауза, и друзья смогли перевести дух. Кроме того, начинало светать, занимался день, — а храбрость членистоногих убывает вместе с темнотой. Крабы — не ночные животные, но тем не менее предпочитают действовать с наступлением сумерек и до зари. Часы знойной жары и ослепляющего света, к которым они мало приспособлены, ракообразные посвящают сиесте[68].

По мере того, как поднималось солнце, они медленно пятились назад. Отступлению сопутствовали такие странные жесты, что в другое время Тотор покатился бы со смеху.

— Победа, — закричал Меринос, — победа! Враг отступает!

— Да! Но он еще вернется, — проронил Тотор, — и Бог знает, что тогда произойдет. У меня уже сейчас мурашки по коже бегают.

Несмотря на всю храбрость, бедняга вздрогнул от ужаса и продолжал приглушенным голосом:

— Следующей ночью они соберутся тысячами вокруг нас, и уже ничто их не остановит. Все сожрут: нарвала, его шкуру, которой я дорожу больше, чем своей собственной, а затем и нас. Чтобы остановить нападение, понадобится огненная преграда. Большой костер, яркое пламя!

— Эх, дружище, откуда ты его возьмешь?

— Вот это меня и бесит! Когда-то, в Австралии, получилось… но тогда у нас была растопка. А здесь, с этими пальмами, пропитанными соком, с корой, влажной как губка, это невозможно.

— Но посмотри на кокосовые волокна, они сухи, как… как трут! Так это у вас называется?

— Правильно, tinder[69]. Но как ты его подожжешь?

— Если постучать камнем о тупую сторону ножика, посыплются искры.

— Попробуй!

Меринос подобрал обломок и постучал им о кресало[70] изо всех сил. Увы, ни искринки. Известняк стирался, крошился зернистой, жесткой пылью. Американец лишь содрал кожу на пальцах. После десяти минут бесплодных усилий он, расстроенный, признал свое поражение.

— Вот видишь, — произнес Тотор, — не получается!

Нахмурив брови, наморщив лоб, парижанин наклонился, вглядываясь во что-то, как бы ища нечто неуловимое, могущее породить огонь.