Архипелаг двух морей

Матвей Матвеевич Геденштром

«Мне предписано было снимать положение берегов вернейшим образом и сочинять самые приближительные карты, полагая географическую широту и долготу мест по собственным астрономическим наблюдениям, и описывать притом все предметы, относящиеся к естественной истории, и в особенности те, которые могут составить отрасль народной промышленности» — так писал в отчете М. М. Геденштром.

Геденштром не был ни профессиональным путешественником, ни ученым. До приезда в Сибирь он служил чиновником в Ревеле. Получив задание возглавить экспедицию и полагая, что знаний астрономии и математики у него недостаточно, он первым делом выписал из столицы книги по этим дисциплинам. Геденштром восхищался подвигами Ермака и его последователей, их «отчаянной дерзостью, непреодолимым мужеством и непонятной неутомимостью», сам же был, казалось, человеком совсем иного склада — хрупким горожанином, не умевшим даже ездить верхом, что было необычно для дворянина тех лет. И, тем не менее, именно верхом он проделал первую часть своего маршрута, не менее тысячи пятисот километров, от Якутска до Усть-Янска.

Из нашего сегодняшнего обихода ушло словосочетание «покорение Севера». «Покорение» наводит на мысль об агрессии, об оккупации. Сегодня мы говорим «освоение Севера», как бы подразумевая взаимодействие двух равных, дружественных партнеров: человека и природы. Но еще менее ста лет назад писали «покорение», и это было справедливо, так как почти безоружный тогда человек выходил на борьбу с заведомо превосходящими силами Арктики. В конечном счете, покорение, или освоение, Севера, как угодно, сводилось к борьбе против холода, все остальные трудности суть производные от главного.

Так вот, группа Геденштрома двигалась в течение двух с половиной месяцев, в разгар зимы, через районы с самыми низкими на Земле, кроме Антарктиды, температурами. Позже М. М. Геденштром писал: «С грустью и робостью в душе вступает в сию мертвую страну изнеженный европеец: один долг гонит его вперед и невольно возбуждает его мужество. Но скоро привыкает он к новой жизни: человек, сотворенный для всех климатов, легко приучается сносить все ужасы природы, только бы не оставляли его бодрость духа и охота к делу».

В Усть-Янск группа прибыла 5 февраля 1809 года. Здесь встретили Геденштрома враждебно. Якутские князьцы, подстрекаемые промышленниками, старались не дать путешественникам рыбу и нарты. Матвей Матвеевич ездил по тундре вокруг Усть-Янска, заходил в урасы якутов («Ураса, — писал он, — есть строение, у которого основание круглое, а верх острый, строится из бревен, покрывается дерном и имеет вид сахарной головы; посредине очаг»), просил помочь ему. Обходительное обращение, почти ежедневные угощения водкой и табаком — старый, но верный метод! — постепенно делали свое дело…

…Мне давно хотелось побывать в районе устья Яны, посмотреть на места, откуда уходили полярные экспедиции наших предков. Тогда здесь, среди приморских тундр, кипели страсти, рождались и сгорали состояния. Впрочем, уже в 1820 году, когда Усть-Янское селение посетила экспедиция П. Ф. Анжу, оно состояло всего из трех домов и двух юрт, где жили «два семейства мещан, занимающихся промыслом мамонтовой кости, лекарский ученик, изможденный старостью и болезнями, еще один старик мещанин и два семейства якутов».

Июльским вечером 1973 года мы подлетали к Нижне-Янску на вертолете Ми-8. В комнате моих родителей до войны висела картинка — разлив Нила. Нил совершенно гладкий, розовый, почти сиреневый, пальмы поднимались прямо из воды. Такой же мне открылась Яна. Был безветренный вечер, предшествующий белой ночи, солнце садилось, озаряя розовым светом все вокруг. Только вместо пальм вдоль реки высились плавучие краны, под ними застыли угольные баржи, сдвоенные отражением. Нижне-Янек показался с воздуха настоящим городом, возможно потому, что предшествующие недели я провел на островах и глаз. привык видеть только небо, тундру и море. Вот две-три легковые машины мелькнули между домами, затем появилось судно на подводных крыльях, которое выскочило откуда-то и покатилось вверх по течению, разрезав пополам розовое зеркало реки. Отражения кранов сломались и закачались. Картина ничем не напоминала о прошлом…

М. М. Геденштром удачно выбрал время для выезда. Высокоширотные экспедиции и сейчас предпочитают март, апрель, май всем другим месяцам: пурги редки, сияет солнце, видимость великолепная. А для поездки на собаках выбор времени особенно важен. В феврале еще темно, слишком холодно, нарта плохо скользит по льду. В конце мая снег размягчается, ухудшая скольжение.

Обычно в упряжке бывает двенадцать собак попарно, впереди вожак, понимающий команды: «тах, тах!» — вправо, «на нах!» — налево. Материал для нарты — моченая береза — гибок и прочен, все сочленения — на сыромятных ремнях. Нарта, как живое существо, гнется и словно переливается через торосы. При сильном ударе, в крайнем случае, порвется ремень, перевязать его — минутное дело.