Архипелаг Грез

Фелисити бесцеремонно протолкалась мимо меня и прошла в мою белую комнату. Она распахнула настежь оба окна и тут же направилась наверх, шумно топоча по деревянным ступенькам. Я последовал за ней, зябко поеживаясь от загулявшего в комнате сквозняка; происходившее нравилось мне все меньше и меньше.

— Насколько я знаю, ты обещал заняться ремонтом, — сказала Фелисити. — И так ничего и не сделал. Эдвин будет в экстазе. Он-то в простоте своей думает, что работа если и не закончена, то хотя бы близка к тому.

— Ну и пускай себе, — сказал я, пожимая плечами, и торопливо прикрыл дверь в комнату, где лежал мой спальник. Кроме того, там везде были разбросаны мои журналы, и я не хотел, чтобы сестра их видела, а потому прислонился к двери спиною и сказал: — Уходи отсюда, Фелисити. Уходи, уходи.

— Господи, а здесь-то у тебя что делается? — Она распахнула дверь в уборную и тут же ее захлопнула.

— Засорилось, — объяснил я. — Я думал прочистить, но все никак не соберусь.

— Ты живешь как свинья, хуже свиньи.

— А какая разница? Все равно здесь никого больше нет.

— Покажи мне остальные комнаты.

Фелисити подошла ко мне вплотную и сделала вид, что хочет отнять у меня рукопись. Я поддался на эту уловку и еще крепче прижал драгоценные бумаги к груди, а Фелисити схватилась за дверную ручку и распахнула дверь, чего мне очень и очень не хотелось.

Секунд пять или десять она смотрела через мое плечо в комнату, а затем перевела полный презрения взгляд на меня и сказала:

— Открыл бы хоть окно, тут же воняет, как я не знаю что.

А потом круто повернулась и пошла проверять другие комнаты.

Я зашел в свою спальню и постарался убрать там все то, что ей особенно не понравилось, — позакрывал раскрытые журналы и виновато засунул их под спальник, а всю грязную одежду сгреб в один угол и сложил в кучу, чтобы поменьше бросалась в глаза.

А тем временем Фелисити была уже внизу, в моей белой комнате, она стояла рядом с письменным столом и что-то на нем рассматривала, а когда в комнату вошел я, цепко взглянула на мою рукопись.

— Ты не мог бы показать мне эти бумаги?

Я еще крепче прижал рукопись к груди и помотал головой.

— Да не цепляйся ты так за них, никто у тебя силой отбирать не будет.

— Я не могу показать тебе, никак не могу. Слушай, Фелисити, уезжала бы ты отсюда, оставила бы меня в покое.

— Ладно, не дергайся. — Она взяла стоявший у письменного стола стул и поместила его посреди комнаты, отчего та сразу стала выглядеть какой-то перекошенной. — Посиди тут немного, Питер. Мне нужно подумать.

— Я не понимаю, какие у тебя могут быть здесь дела. Со мною все в порядке, в полном порядке. Мне только и нужно, что побыть одному. Я работаю.

Но Фелисити уже не слушала; она прошла на кухню и стала наливать в чайник воду. Я сидел на стуле, прижимая рукопись к груди, и смотрел через раскрытую кухонную дверь, как она моет под краном две чашки, а потом шарит по полкам в поисках, видимо, чая. Потерпев неудачу, она раскрыла банку растворимого кофе и насыпала по ложке в каждую из вымытых чашек. В ожидании, пока закипит на конфорке чайник, она взглянула на грязную посуду и начала наполнять раковину, время от времени пробуя льющуюся из крана воду пальцем.

— Здесь что, нет горячей воды?

— Почему нет… она же горячая. — Я видел, как над льющейся в раковину водой поднимается пар.

— Эдвин сказал, что здесь установили бойлер, — сказала Фелисити, закрывая кран. — Где он?

Я равнодушно пожал плечами. Фелисити нашла выключатель, включила бойлер, а затем снова встала к раковине и опустила голову; время от времени ее спина вздрагивала, как от озноба.

Я никогда еще не видел сестру такой, к тому же мы с ней остались один на один впервые за многие годы. Сколько помнится, в последний раз это было во время моих университетских каникул, когда мы оба жили дома, и она как раз только что обручилась. Потом с нею всегда был Джеймс или и Джеймс и дети. Сегодняшний контакт дал мне новое понимание ее характера, а ведь сколько я намучился с персонажем моей рукописи по имени Каля. Сцены из детства, в которых участвовала она, были в числе труднейших, требовавших особой изобретательности.

Фелисити стояла и ждала, пока закипит чайник, а я беззвучно пытался ее загипнотизировать, понудить, чтобы она оставила меня в покое, уехала. Вызванный ею сбой еще больше обострил мою потребность писать. Не исключено, что именно в этом и состоял непреднамеренный смысл ее появления: нарушить мое спокойствие, дабы помочь мне. Я мысленно побуждал ее уехать, чтобы я мог завершить работу. Передо мной даже маячила смутная возможность нового варианта, варианта, где я продолжу свои поиски правды, еще дальше уходя в безбрежное царство фантазии.

Фелисити смотрела в окно, на дождем поливаемый сад, и мало-помалу напряжение на кухне разрядилось. Успокоенный, я положил рукопись на пол, к своим ногам. А потом она повернулась, взглянула на меня и сказала:

— Питер, я думаю, тебе необходима помощь. Ты согласен пожить какое-то время у нас с Джеймсом?

— Я не могу. Мне нужно работать, нужно закончить то, что я делаю.