Архипелаг Грез

С наступлением весны я снова тронулся в путь, держа направление на север и по пути побывав на Мэнлейле, Мекуа, Эммерете и Сентьере. Мимо этих островов мы определенно не проходили, и я внес их в свой мысленный список.

Дела шли на лад. Ночевки под открытым небом остались в прошлом, и я уже снимал комнату на время своего пребывания. Выяснилось, что на каждом острове есть публичный дом и они связаны в единую цепь по всему Архипелагу. Там дезертиру предоставят помощь и утешение, помогут выйти на нужных людей. Я наловчился находить подработку и жить в режиме жесткой экономии. Я потихоньку учил островные наречия и очень быстро осваивался, перебираясь с одного острова на другой.

О войне со мной никто не заговаривал, разве только намеками. Мне и самому нередко попадались дезертиры, отчего-то я сразу их узнавал. Впрочем, чем дальше на север я продвигался и чем теплей становился климат, тем меньше страшили меня эти встречи.

В какой-то момент я стал вхож на черный рынок и сумел раздобыть себе карту. Из всего печатного материала именно карты представляли собой самый редкостный дефицит, их нигде не осталось. Моя карта выцвела и порвалась, а названия островов были написаны шрифтом, который я даже не сразу сумел понять, но главное – на ней была запечатлена та часть Архипелага, где я теперь находился.

С самого края, рядом с оторванной половиной, очень тускло пропечаталось название одного крохотного острова; не сразу я понял, что это Местерлин. А Местерлин, подсказывала моя ненадежная память, был среди островов, которые мы проплывали, направляясь на юг.

Салай, Теммил, Местерлин, Прачос… Он был в этой части речитатива, а значит, таким путем я доберусь до Мьюриси.

Еще целый год меня кидало от острова к острову, пока наконец я не достиг Местерлина. Не успел я сойти на берег, как без памяти влюбился в эти места. Теплый климат, невысокие холмы, просторные долины, полноводные реки и пляжи, усыпанные желтым песком, повсюду цветы. Дома из беленого кирпича с терракотовыми крышами венчали холмы и сбегали по склонам.

Это был остров дождей. Почти каждый день пополудни свежий ветер с запада приносил ливень, и все вокруг наполнялось влагой: и села, и города. Вода бурлящими потоками мчалась по улочкам. Местерлиняне обожали свои дожди. Они высыпали на улицы и подставляли ливню лица и руки, чтоб промокнуть насквозь, до кончиков волос, чтоб не осталось на них сухой нитки. А потом вновь выглядывало солнце, затвердевала в канавах глина, и жизнь возвращалась в привычное русло. После такого дневного душа люди становились радостнее и сразу же начинали готовиться к вечернему отдыху в барах и ресторанах под открытым небом.

Здесь впервые в жизни (если можно доверять моей неверной памяти), а может, впервые за много лет (что куда правдоподобнее) я вновь ощутил желание запечатлеть увиденное на холсте. Все тут поражало красками и гармонией: и люди, и растения, и пейзажи.

В дневные часы я слонялся где придется, любуясь пестрыми коврами из полей и цветов, мерцанием речек, густой тенью крон, сине-желтым сиянием берегов и золотистым загаром местерян. Образы, возникающие в воображении, требовали переноса на холст.

Я начал с эскизов, зная, что пока не готов к краскам и пигментам.

К тому времени мне уже хватало денег, чтобы снять себе угол. Я работал на кухне портового бара, сытно ел, мягко спал и потихоньку уже стал смиряться с душевной пустотой, которую оставила мне война. Я понимал, что четыре года под ружьем стали пустой тратой времени, очередным отрезком напрасно промчавшихся лет. На Местерлине я ощутил всю полноту жизни, начал познавать себя, узнал, что прошлое восстанавливается, а о будущем можно мечтать.

Я накупил бумаги и карандашей, одолжил табурет и взял себе за привычку сидеть в тени одной из стен гавани, зарисовывая всех, кто попадался мне на глаза. Выяснилось, что местерлиняне – большие любители выставлять себя напоказ. Поняв, что я делаю, они охотно позировали. Кто-то – ради смеха, кто-то готов был вернуться, чтобы я смог дорисовать, а некоторые, в основном молодые красотки, предлагали мне встречу в приватной обстановке, чтобы я мог запечатлеть их в интимных подробностях. Местные девушки были необыкновенно хороши собой. Их свежая прелесть в сочетании с томной ленцой, характерной для Местерлина, возбуждала в воображении ярчайшие образы, которые мне хотелось отобразить. Жизнь заиграла новыми красками, и с каждым днем я все больше познавал ее полноту. Я был счастлив. Мне снились цветные сны.

Но в один непрекрасный день к берегам Местерлина пристал военный корабль, направлявшийся на войну и битком набитый новобранцами.

Судно встало на якорь, не заходя в гавань. Одна за другой к берегу причаливали шлюпки; военные меняли деньги на пищу и прочие материалы, пополняли запасы пресной воды. Пока шла торговля, улицы прочесывали «черные береты» с синаптическими дубинками, присматриваясь к мужчинам призывного возраста. Я был парализован страхом и затаился на чердаке единственного в городе борделя. Забившись в угол, я с ужасом представлял, что будет, если меня вдруг найдут.