Архипелаг ГУЛАГ

Особлаги – из любимых сталинских детищ. – Их ослабление после смерти Сталина и падения Берии. – Эмведешники просят не называть их бериевцами. – Мероприятия «общественной самодеятельности» – да не та почва. – Зазонное содержание. – Разгрузочные комиссии. – Архипелаг и эмведешники на краю гибели.

Как должно было бы выглядеть подлинное освобождение зэков. – Кто у кого должен просить прощения? – Освобождение ценой признания вины. Эра свободы в прокурорской мантии. – 1955–56 – роковые годы Архипелага. – Не тогда ли было и распустить его? – На что Хрущёв потратил свою власть. – Контратака Практических Работников. – Хрущёв укрепляет лагеря между XX и XXII съездами.

Наша история подошла к концу. – Новые свидетели послехрущёвской эпохи. – Владимирский централ при царе и при советах. – Снова «колонии» и ГУИТК. – Четыре режима. – Кобелю под хвост ваше хорошее поведение! – Цель реформы 1961 года – снова сделать заключённого управляемым. – Поперхнёшься и той посылкой. – Заключённым снится хлеб. – Самодурство лагерных хозяев с посылками, передачами, денежными поступлениями, ларьком. – Норма питания 60-х годов. Голод. – Чародей Режим. – Режим Особый, полосатый. – Как полегчало Практическим Работникам. – «Общественная» (сучья) деятельность в лагерях. – Самобытный Ваня Алексеев. – Политзанятия, радио, школы. – Разделение полов. – Наблюдательные комиссии и опыт Галины Филипповой. – Лагерные «воспитатели» в самотрактовке и в отзывах заключённых. – Верьте газетам.

Я иду в инстанции ходатайствовать об Архипелаге. – Как я связан. – Разговор в комиссии Верховного Совета. – Разговор с министром внутренних дел. – В институте Изучения Причин Преступности. – Откровенные ответы.

Надо думать, Особые лагеря были из любимых детищ позднего сталинского ума. После стольких воспитательных и наказательных исканий наконец родилось это зрелое совершенство: эта однообразная, пронумерованная, сухочленённая организация, психологически уже изъятая из тела матери-Родины, имеющая вход, но не выход, поглощающая только врагов, выдающая только производственные ценности и трупы. Трудно даже себе представить ту авторскую боль, которую испытал бы Дальновидный Зодчий, если бы стал свидетелем банкротства ещё и этой своей великой системы. Она уже при нём сотрясалась, давала вспышки, покрывалась трещинами – но, вероятно, докладов о том не было сделано ему из осторожности. Система Особых лагерей, сперва инертная, малоподвижная, неугрожающая, – быстро испытывала внутренний разогрев и в несколько лет перешла в состояние вулканической лавы. Проживи Корифей ещё год-полтора – и никак не утаить было бы от него этих взрывов, и на его утомлённую старческую мысль легла бы тяжесть ещё нового решения: отказаться от любимой затеи и снова перемешать лагеря или же, напротив, завершить её систематическим перестрелом всех литерных тысяч.

Но, навзрыд оплакиваемый, Мыслитель умер несколько прежде того. Умерев же, вскоре с грохотом потащил за собою костенеющей рукой и своего ещё румяного, ещё полного сил и воли сподвижника – министра этих самых обширных, запутанных, неразрешимых внутренних дел.

И падение Шефа Архипелага трагически ускорило развал Особых лагерей. (Какая это была историческая непоправимая ошибка! Разве можно было потрошить министра интимных дел! Разве можно было ляпать мазут на небесные погоны?!)