Архипелаг ГУЛаг

- и мы захлебываемся, мы страниц газетных и радиочасов на это не жалеем, мы и после работы останемся на митинг и проголосуем: МАЛО! И 86 тысяч мало! и 20 лет - мало! продолжить! А у нас осудили (по рассказам Военной Коллегии Верхсуда) - около ДЕСЯТИ ЧЕЛОВЕК. То, что за Одером, за Рейном - это нас печет. А то, что в Подмосковье и под Сочами за зелеными заборами, а то, что убийцы наших мужей и отцов ездят по нашим улицам и мы им дорогу уступаем - это нас не печет, не трогает, это - "старое ворошить". А между тем, если 86 тысяч западно-германских перевести на нас по пропорции, это было бы для нашей страны ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА! Но и за четверть столетия мы никого их не нашли, мы никого их не вызвали в суд, мы боимся разбередить их раны. И как символ их всех живет на улице Грановского 3 самодовольный, тупой, до сих пор ни в чем не убедившийся Молотов, весь пропитанный нашей кровью, и благородноо переходит тротуар сесть в длинный широкий автомобиль. Загадка, которую не нам, современника, разгадать: ДЛЯ ЧЕГО Германии дано наказать своих злодеев, а России - не дано? Что ж за гибельный путь будет у нас, если не дано нам очиститься от этой скверны, гниющей в нашем теле? Чему же сможет Россия научить мир? В немецких судебных процессах то там, то сям, бывает дивное явление: подсудимый берется за голову, отказывается от защиты и ни о чем не просит больше суд. Он говорит, что череда его преступлений, вызванная и проведенная перед ним вновь, наполняет его отвращением и он не хочет больше жить. Вот высшее достижение суда: когда порок настолько осужден, что от него отшатывается и преступник. Страна, которая 86 тысяч раз с помоста судьи осудила порок (и бесповоротно осудила его в литературе и среди молодежи) - год за годом, ступенька за ступенькой очищается от него. А что делать нам?.. Когда-нибудь наши потомкии назовут несколько наших поколений - поколениями слюнтяев: сперва мы покорно позволяли избивать нас миллионами, потом мы заботливо холили убийц в их благополучной старости. Что же делать,если великая традиция русского покаяния им непонятна и смешна? что же делать, если животный страх перенестии даже сотую долю того, что они причиняли другим, перевешивает в них всякую наклонность к справедливости? Если жадной охапкой они держатся за урожай благ, взращенный на крови погибших? Разумеется, те, кто крутил ручку мясорубки, ну хотя бы в 37-м году, уже не молоды, им от 50 до 80 лет, всю лучшую пору свою они прожили безбедно, сытно, в комфорте - и всякое РАВНОЕ возмездие опоздало, уже не может совершиться над ними. Но пусть мы будем великодушны, мы не будем расстреливать их, мы не будет наливать им соленой водой, обсыпать клопами, взнуздывать в "ласточку", держать на бессонной выстойке по неделе, ни бить их сапогами, ни резиновыми дубинками, не сжимать череп железным кольцом, ни втеснять их в камеру как багаж, чтоб лежали одиин на другом, - ничего из того, что делали они? Но перед страной нашей и перед нашими детьми мы обязаны ВСЕХ РАЗЫСКАТЬ и ВСЕХ СУДИТЬ! Судить уже не столько их, сколько их преступления. Добиться, чтоб каждый из них хотя бы сказал громко: - Да, я был палач и убийца. И если б это было произнесено в нашей стране ТОЛЬКО четверть миллииона раз (по пропорции, чтоб не отстать от Западной Германии) - так может быть и хватило бы? В XX веке нельзя же десятилетиями не различать, что такое подсудное зверство и что такое "старое", которое "не надо ворошить"! Мы должны осудить публично саму ИДЕЮ расправы одних людей над другими! Молча о пороке, вгоняя его в туловище, чтоб только не выпер наружу, - мы СЕЕМ его, и он еще тысячекратно взойдет в будущем. Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость - мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости. Оттого-то они "равнодушные" и растут, а не из-за "слабости воспитательной работы". Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие. И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить!

V. ПЕРВАЯ КАМЕРА - ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ