Тут нагнал нас и Гаммеров, и в ожидании Красной Пресни мне пришлось столкнуться с их объединённой точкой зрения. Это столкновение было трудным для меня. Я в то время был очень прилежен в том миропонимании, которое не способно ни признать новый факт, ни оценить новое мнение прежде, чем найдёт для него ярлык из готового запаса: то ли это – мятущаяся двойственность мелкой буржуазии, то ли – воинствующий нигилизм деклассированной интеллигенции. Не помню, чтоб Ингал и Гаммеров нападали при мне на Маркса, но помню, как нападали на Льва Толстого – и с какой стороны! Толстой отвергал Церковь? Но он не учитывал её мистической и организующей роли! Он отвергал библейское учение? Но для новейшей науки в Библии нет противоречий, ни даже в первых строках её о создании мира. Он отвергал государство? Но без него будет хаос! Он проповедовал слияние умственного и физического труда в одном человеке? Но это – безсмысленная нивелировка способностей! И наконец, как мы видим по сталинскому произволу, историческая личность может быть всемогущей, а Толстой зубоскалил над этим!
И в предтюремные, и в тюремные годы я тоже долго считал, что Сталин придал роковое направление ходу советской государственности. Но вот Сталин тихо умер – и уж так ли намного изменился курс корабля? Какой отпечаток собственный, личный он придал событиям – это унылую тупость, самодурство, самовосхваление. А в остальном он точно шёл стопой в указанную ленинскую стопу, и по советам Троцкого.
Мальчики читали мне свои стихи и требовали взамен моих, а у меня их ещё не было. Особенно же много они читали Пастернака, которого превозносили. Я когда-то читал «Сестра моя жизнь» и не полюбил, счёл далёким от простых человеческих путей. Но они мне открыли последнюю речь Шмидта на суде, и эта меня проняла, так подходила к нам:
Я тридцать лет вынашивал
Любовь к родному краю
И снисхожденья вашего
Не жду…
И не желаю. Гаммеров и Ингал так светло и были настроены: не надо нам вашего снисхождения! Мы не тяготимся
He встать со всею родиной
Мне было б тяжелее
И о дороге пройденной
Теперь не сожалею.
Молодёжь, сидящая в тюремных камерах с политической статьёй, – это никогда не средняя молодёжь страны, а всегда намного ушедшая. В те годы всей толще молодёжи ещё только предстояло – «разложиться», разочароваться, оравнодушеть, полюбить сладкую жизнь, – а потом еще, может быть, может быть, из этой уютной седловинки начать горький подъём на новую вершину – лет через двадцать? Но молоденькие арестанты 45-го года со статьёй 58–10 всю эту будущую пропасть равнодушия перемахнули одним шагом – и бодро несли свои головы – вверх под топор. В Бутырской церкви уже осуждённые, отрубленные и отрешённые, московские студенты сочинили песню и пели её перед сумерками неокрепшими своими голосами:
…Трижды на день ходим за баландою,
Коротаем в песнях вечера
И иглой тюремной контрабандною
Шьём себе в дорогу сидора.
О себе теперь мы не заботимся:
Подписали – только б поскорей!
И ко-гда? сюда е-щё во-ро-тимся?..
Из сибирских дальних лагерей?..
Боже мой, так неужели мы всё прозевали? Пока месили мы глину плацдармов, корчились в снарядных воронках, стереотрубы высовывали из кустов – а тут ещё одна молодёжь выросла и тронулась! Да не
Наше поколение вернётся, сдав оружие и звеня орденами, рассказывая гордо боевые случаи, – а младшие братья только скривятся: эх вы, недотёпы!..
Примечания
1
Этот (ещё расширенный) перечень свидетелей впервые оглашаю теперь. –
2
Рассказал уже и о них, моих Невидимках («Бодался телёнок с дубом». М.: Согласие, 1996). –
3
Когда в 1937 громили институт доктора Казакова, то сосуды с лизатами, изобретенными им, «комиссия» разбивала, хотя вокруг прыгали исцелённые и исцеляемые калеки и умоляли сохранить чудодейственные лекарства. (По официальной версии, лизаты считались ядами – и отчего ж было не сохранить их как вещественные доказательства?)
4
И вот удивительно: человеком всё-таки
5
Вестник Отдела местного управления Комиссариата внутренних дел: Журн. ВЦИК. М., 1917, № 1, с. 4.
6
7
Там же, с. 204.
8
Там же, с. 203.
9
Вестник НКВД: Журн. ВЦИК. М., 1918, № 21–22, с. 1.
10
Декреты советской власти. Т. 4. М.: Госполитиздат, 1968, с. 627.
11