Архипелаг ГУЛАГ. Книга 2

Пожалуйста. Я ли не спорил! А чем же я занимался в тюрьмах? и в этапах? и на пересылках? Сперва я спорил вместе с ними и за них. Но что-то наши аргументики показались мне жидкими. Потом я помалкивал и послушивал. Потом я спорил против них. Да сам Захаров, учитель Маленкова (очень он гордился, что – учитель Маленкова), и тот снисходил до диалога со мной.

И вот что – ото всех этих споров остался у меня в голове как будто один спор. Как будто все эти талмудисты вместе – один слившийся человек. Из разу в раз он повторит в том же месте – тот же довод и теми же словами. И так же будет непробиваем – непробиваем, вот их главное качество! Не изобретено ещё бронебойных снарядов против чугуннолобых! Спорить с ними – изнуришься, если заранее не принять, что спор этот – просто игра, забава весёлая.

С другом моим Паниным лежим мы так на средней полке вагон-зака, хорошо устроились, селёдку в карман спрятали, пить не хочется, можно бы и поспать. Но на какой-то станции в наше купе суют – учёного марксиста! это даже по клиновидной бородке, по очкам его видно. Не скрывает: бывший профессор Коммунистический Академии. Свесились мы в квадратную прорезь – с первых же его слов поняли: непробиваемый. А сидим в тюрьме давно, и сидеть ещё много, ценим весёлую шутку – надо слезть позабавиться! Довольно просторно в купе, с кем-то поменялись, стиснулись.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Вам не тесно?

– Да нет, ничего.

– Давно сидите?

– Порядочно.

– Осталось меньше?

– Да почти столько же.

– А смотрите – деревни какие нищие: солома, избы косые.

– Наследие царского режима.

– Ну да и советских лет уже тридцать.

– Исторически ничтожный срок.

– Беда, что колхозники голодают.

– А вы заглядывали во все чугунки ?

– Но спросите любого колхозника в нашем купе.

– Все посаженные в тюрьму – озлоблены и необъективны.

– Но я сам видел колхозы…

– Значит, нехарактерные.

(Клинобородый и вовсе в них не бывал, так и проще.)

– Но спросите вы старых людей: при царе они были сыты, одеты, и праздников сколько!

– Не буду и спрашивать. Субъективное свойство человеческой памяти: хвалить всё прошедшее. Которая корова пала, та два удоя давала. – Он и пословицей иногда. – А праздники наш народ не любит, он любит трудиться.

– А почему во многих городах с хлебом плохо?

– Когда?

– Да и перед самой войной…

– Неправда! Перед войной как раз всё наладилось.

– Слушайте, по всем волжским городам тогда стояли тысячные очереди…

– Какой-нибудь местный незавоз. А скорей всего, вам изменяет память.

– Да и сейчас не хватает!

– Бабьи сплетни. У нас 7–8 миллиардов пудов зерна [146] .

– А зерно – перепревшее.

– Напротив, успехи селекции.

– Но во многих магазинах прилавки пустые.

– Неповоротливость на местах.

– Да и цены высоки. Рабочий во многом себе отказывает.

– Наши цены научно обоснованы, как нигде.

– Значит, зарплата низка.

– И зарплата научно обоснована.

– Значит, так обоснована, что рабочий большую часть времени работает на государство безплатно.

– Вы не разбираетесь в политэкономии. Кто вы по специальности?

– Инженер.

– А я именно экономист. Не спорьте. У нас прибавочная стоимость невозможна даже.

– Но почему раньше отец семейства мог кормить семью один, а теперь должны работать двое-трое?

– Потому что раньше была безработица, жена не могла устроиться. И семья голодала. Кроме того, работа жены важна для её равенства.

– Какого ж к чёрту равенства? А на ком все домашние заботы?

– Должен муж помогать.

– А вот вы – помогали жене?

– Я не женат.

– Значит, раньше каждый работал днём, а теперь оба ещё должны работать и вечером. У женщины не остаётся времени на главное: на воспитание детей.

– Совершенно достаточно. Главное их воспитание – это детский сад, школа, комсомол.

– Ну и как они воспитывают? Растут хулиганы, воришки. Девчёнки – распущенные.

– Ничего подобного. Наша молодёжь высокоидейна.

– Это – по газетам. Но наши газеты лгут!

– Они гораздо честнее буржуазных. Почитали бы вы буржуазные.

– Дайте почитать!

– Это совершенно излишне.

– И всё-таки наши газеты лгут!

– Они открыто связаны с пролетариатом.

– В результате такого воспитания растёт преступность.

– Наоборот, падает. Дайте статистику!

Это – их любимый козырь: дайте им статистику! – в стране, где засекречено даже количество овечьих хвостов. Но – дождутся они: ещё дадим мы им и статистику.

– А почему ещё растёт преступность: законы наши сами рождают преступления. Они свирепы и нелепы.

– Наоборот, прекрасные законы. Лучшие в истории человечества.

– Особенно 58-я статья.

– Без неё наше молодое государство не устояло бы.

– Но оно уже не такое молодое.

– Исторически очень молодое.

– Но оглянитесь, сколько людей сидит!

– Они получили по заслугам.

– А вы?

– Меня посадили ошибочно. Разберутся – выпустят.

(Эту лазейку они все себе оставляют.)

– Ошибочно? Каковы ж тогда ваши законы?

– Законы прекрасны, печальны отступления от них.

– Везде – блат, взятки, коррупция.

– Надо усилить коммунистическое воспитание.

И так далее. Он невозмутим. Он говорит языком, не требующим напряжения ума. Спорить с ним – идти по пустыне.

О таких людях говорят: все кузни исходил, а некован воротился.