Архипелаг ГУЛАГ. Книга 3

Например, книга Марченко даже притерпевшееся сердце старого лагерника сжимает болью и ужасом. А в описании современного тюремного заключения она даёт нам тюрьму ещё более Нового Типа, чем та, о которой толкуют наши свидетели. Мы узнаём, что Рог, второй рог тюремного заключения (Часть Первая, глава 12), взмыл ещё круче, вкололся в арестантскую шею ещё острей. Сравнением двух зданий Владимирского централа – царского и советского – Марченко вещественно объясняет нам, почему не состаивается аналогия с царским периодом русской истории: царское здание сухое и тёплое, советское – сырое и холодное ( в камере мёрзнут уши! и никогда не снимаются бушлаты), царские окна заложены советскими кирпичами вчетверо – да не забудьте намордники!

* * *

Однако Марченко описывает только Дубравлаг, куда ныне стянуты политические со всей страны. Ко мне же стёкся материал по лагерям бытовым, из разных мест – и перед авторами писем я в долгу, не должен смолчать. И в долгу вообще перед бытовиками: я мало уделил им во всей толще пройденной книги.

Итак, постараюсь изложить главное, что мне известно о положении в современных лагерях.

Да каких «лагерях»? Лагерей -то нет, вот в чём важная новинка хрущёвских лет! От этого кошмарного сталинского наследия мы избавились! Порося перекрестили в карася, и вместо лагерей у нас теперь… колонии (метрополия – колонии, туземцы живут в колониях, так ведь и должно быть?). И стало быть, уже не ГУЛАГ, а ГУИТК (ну да памятливый читатель удержал, что и так он назывался когда-то, всё уже было). Если добавить, что и МВД у нас теперь нет, а только МООП, то признаем, что заложены все основы законности и не о чем шум поднимать [137] .

Так вот, режимы введены с лета 1961 года такие: общий – усиленный – строгий – особый (без «особого» мы никуда с 1922 года…). Выбор режима производится приговаривающим судом «в зависимости от характера и тяжести преступления, а также (якобы) от личности преступника». Но проще и короче: пленумами Верховных судов республик разработаны перечни статей Уголовного кодекса, по которым и видно, кого куда совать. Это – впредь, это – свежеосуждаемых. А то живое население Архипелага, кого хрущёвская предсъездовская реформа застигла на Архипелаге – в «зазонном содержании», безконвойными и на облегчённом режиме? Тех «рассмотрели» местные народные суды по перечням статей (ну может быть, ещё по ходатайствам местных оперов) – и рассовали по четырём режимам [138] .

Эти метания так легки и веселы на верхней палубе! – вправо руль на девяносто! влево руль на девяносто! – но каковы они грудным клеткам в немом и тёмном трюме? Года 3–4 назад сказали: обзаводитесь семьями, домами, плодитесь и живите – вас уже греет солнце наступающего коммунизма. Ничего плохого вы с тех пор не совершили, вдруг – лай собак, хмурые цепи конвоиров, перекличка по делам, и семья ваша осталась в недостроенном доме, а вас угоняют за какую-то новую проволоку. «Гражданин начальник, а – хорошее поведение?.. Гражданин начальник, а – добросовестный труд?..» Кобелю под хвост ваше хорошее поведение! Кобелю под хвост ваш добросовестный труд!..

Какая, какая ответственная администрация на земле допустит вот такие повороты и прыжки? Разве только в нарождающихся африканских государствах…

Что за мысль руководила реформой 1961 года – истинная, не показная? (Показная – «добиться лучшего исправления».) По-моему, вот какая: лишить заключённого материальной и личной независимости, невыносимой для Практических Работников, поставить его в положение, когда на его желудке отзывалось бы одно движение пальца Практического Работника, – то есть сделать зэка вполне управляемым и подчинённым. Для этого надо было: прекратить массовую безконвойность (естественную жизнь людей, осваивающих дикие места), всех загнать в зону, сделать основное питание недостаточным, пресечь подсобные его средства: заработок и посылки.

А посылка в лагере – это не только пища. Это – всплеск моральный, это – кипучая радость, руки трясутся: ты не забыт, ты не одинок, о тебе думают! Мы в наших каторжных Особлагерях могли получать неограниченное число посылок (их вес – 8 килограммов – был общепочтовым ограничением). Хотя получали их далеко не все и неравномерно, но это неизбежно повышало общий уровень питания в лагере, не было такой смертной борьбы. Теперь введено и ограничение веса посылки – 5 кг – и жестокая шкала: в год не более шести-четырёх-трёх-двух посылок соответственно по режимам. То есть на самом льготном общем режиме человек может получить раз в два месяца пять килограммов, куда входят и упаковка и, может быть, что-то из одежды, – и значит, меньше 2 кг в месяц на все виды еды! А при режиме особом – 600 грамм в месяц… [139]