Архипелаг Исчезающих Островов

“История полярных открытий – это история человеческого оптимизма и человеческой стойкости, – писал Афанасьев. – Казалось бы – конец, предел усилий, последняя черта! Но человек делает еще шаг – и за чертой неведомого открываются перед ним новые горизонты… Один из сомневающихся, – продолжал академик, – упоминал об ошибке Росса. Это характерная ошибка. Я бы сказал – психологическая ошибка. Росс усомнился в возможности обогнуть с севера Америку. Ему показалось, что он уткнулся в тупик. Но тупика на самом деле не было. По следам Росса на следующий год пришел другой исследователь, Парри, и не увидел гор. Он двинул вперед свой корабль и прошел по чистой воде. На месте же гор Крокера возник на карте пролив Ланкастера, который вы можете увидеть там и сейчас… Вот поучительный пример из истории географических открытий, особенно поучительный для тех, кто сейчас высказывается против Земли Ветлугина.

Не предрешаю вопроса о Земле, – заявил Афанасьев, – говорю лишь: не рубите сплеча!.. В науке верят не словам, а фактам. Фактов же пока слишком мало. И даже те, что есть, могут быть истолкованы по-разному”.

О самом Союшкине он не писал ничего. Только вспомнил в связи с ним грибоедовского “французика из Бордо”.

“Живуч, оказывается, “французик”, – с умной стариковской иронией замечал Афанасьев. – Не знал я, что в нашей советской науке попадаются еще дамы обоего пола, готовые млеть и ахать перед такими “французиками”, дутыми иностранными знаменитостями, только потому, что они иностранные…”

И далее подробно останавливался на “прославленном путешественнике” Текльтоне.

Это был, по его словам, человек, случайный в науке.

Не достигнув полюса, он сумел, несмотря на это, извлечь из путешествия пользу, создать себе “паблисити”. Газеты, киностудии, рекламные агентства подняли шумиху вокруг его имени.

Вместе со славою пришли, понятно, и деньги. За одно лишь разрешение печатать его портрет на коробочках с кремом от загара Текльтон получил от парфюмерной фирмы пятьдесят тысяч долларов.

В 1918 году он выступил в новой роли – предпринимателя-авантюриста.

Он находился с американской военной миссией на Дальнем Востоке, считаясь официально консультантом по Крайнему Северу. Началась возня вокруг использования природных богатств Чукотки. Кажется, затевалось новое концессионное общество. Считали, что имя Текльтона будет служить приманкой для пайщиков.

Эти планы, как известно, не осуществились. Жадные авантюристы, мечтавшие о богатстве нашего Севера, были выброшены за пределы Советской страны.

Дальнейшая судьба Текльтона неизвестна, он умер богатым человеком.

“Случилось так, – продолжал Афанасьев, – что в одном из районов Арктики, на окраине Восточно-Сибирского моря, столкнулись два исследователя. Текльтона мы представляем себе. Кем же был П.А.Ветлугин?..”

С удивлением я и Андрей узнали в маститом авторе статьи того самого профессора, который благоволил к Петру Ариановичу, переписывался с ним и высылал в Весьегонск новинки географической литературы.

Афанасьев признавал, что Петр Арианович был одним из самых многообещающих его учеников.

“П.А.Ветлугин был даровит. Труженик. Умница. И честный. Это очень важно в науке: быть честным, то есть не бояться выводов”.

К сожалению, судьба его сложилась несчастливо.

Молодого ученого признали “политически неблагонадежным”. В начале он был вынужден уехать в Весьегонск, затем его сослали в Сибирь на поселение.

Это была новость для нас с Андреем!

Оказалось, что, уехав из Весьегонска в Москву, Петр Арианович сблизился с большевиками и принял участие в подпольной работе. (По-видимому, к революции, подобно многим другим ученым, он пришел, по выражению Ленина, через данные своей науки.)

Но Петр Арианович не дождался 1917 года. Не то в четырнадцатом, не то в пятнадцатом году был арестован за участие в революционной деятельности и сослан в отдаленные районы Сибири.

Впоследствии стало известно, что Ветлугин продолжал свою научную работу и в ссылке. Он проводил там метеорологические наблюдения, изучал вечную мерзлоту. Видимо, он умер еще до Октябрьской революции, потому что поиски, предпринятые академиком в советское время, не увенчались успехом.

“Таковы биографические справки о двух исследователях Арктики, – писал академик. – Как видим, люди они были разные и к решению своей задачи подходили по-разному. Обоих уже нет в живых, но спор между ними продолжается…”

На короткое время статья “В защиту оптимизма” заставила Союшкина присмиреть. Однако не прошло и месяца, как он выступил с рефератом, в котором высмеял не только Петра Ариановича, но и нас с Андреем.

По-видимому, он решил сделать себе из этого профессию: в отличие от открывателей земель – стать “закрывателем” их.

– Зубрила несчастный! – с ожесточением воскликнул Андрей, узнав о реферате. – Помнишь, мы прозвали его Весьегонским зубрилой? Вызубрит по книжечке, и ну барабанить у доски…

Вдобавок автор реферата до такой степени затемнял свои выступления нескончаемыми периодами и специальными терминами, что хотелось оборвать его, крикнуть: “Да говори же по-русски, Союшкин, чорт тебя возьми совсем!..”