Архипелаг исчезающих островов

С разгону собаки влетают на предательски мерцающий снег и тотчас же проваливаются по брюхо, взметнув фонтан разноцветных брызг. Сани накренились, выпрямились, погрузились в воду. Ого! Глубина около пятнадцати-двадцати сантиметров!

Но вот уже не предательская белизна впереди — ослепительно яркая лазурь! Это скопление воды, целое озеро. Приходится понукать собак, загонять их в воду, чтобы вброд преодолеть препятствие.

Тынты ведет караван. Опытный каюр подобрался, вытянул шею, неотрывно глядит вперед. То и дело круто поворачивает головную упряжку, меняет направление. Оттенки воды! Вот что волнует его сейчас. По ним Тынты безошибочно определяет глубину воды и прочность льда, который залегает под водой.

Иногда сани погружаются по самые вязки. Собаки не достают лапами льда и плывут перед санями с поклажей, высоко подняв голову с торчащими ушами, стремясь поскорей выбраться из этой адски холодной ванны.

А я покрываюсь холодным потом и с тревогой оглядываюсь на самое ценное, что есть у нас: на рацию, батарею, теодолит и хронометры. Не ровен час, еще зальет водой. Что будем тогда делать? Без рации мы не сможем поддерживать радиосвязь с кораблем, без теодолита и хронометров не сумеем определиться, потеряем свое место.

Правда, приняты меры предосторожности. Теодолит и хронометры упрятаны в герметически закрывающийся металлический ящик, а рация и батареи со всей тщательностью завернуты в резиновую оболочку шара-пилота.

Прямо дрожь охватывала, когда наши упряжки начинали двигаться по одному из тех узеньких ледяных перешейков-перемычек, которые разделяли сквозные промоины. Перемычка порой бывала так узка, так тонка, что вибрировала под ногами. Не путешествие по льдам, а сплошной цирковой номер, какой-то баланс на проволоке!

Только после того, как Тынты обследовал такой перешеек, мы пускали собак за каюром. При этом строжайше соблюдалась дистанция между упряжками, чтобы равномерно распределить нагрузку на лед, а под рукой были мотки крепкой бечевы — на случай аварии.

Все это почти целиком поглощало наше внимание. Некогда было по-настоящему осмотреться по сторонам. Лишь краем глаза замечал я, какая величественная бело-голубая пустыня расстилается вокруг. Она несколько напоминала весеннюю тундру с ее бесчисленными озерцами-лайбами. Только здесь, увы, нигде не проглядывали черные или бурые проплешины — влажная распаренная земля или прошлогодний мох. Куда ни глянь, только снег, лед, вода! Снег, лед, вода…

Сходство с тундрой дополняла и многочисленная щебечущая, чирикающая, повизгивающая живность. Полным-полно у промоин и полыней моевок, люриков, чистиков. На приличном расстоянии от нас пробегают грязно-белые, с торчащей клоками шерстью, отощавшие за зиму песцы.

Медведей пока не видно. Вероятно, мы двигаемся в стороне от привычных медвежьих троп. Впрочем, я не разрешил бы охоту. На обратном пути — может быть. Сейчас нельзя задерживаться. Надо спешить, спешить!

И без того через каждый час приходится делать вынужденные остановки, правда, очень короткие. Мы должны проверять свой курс и наносить его на карту. Небо, по счастью, ясное, солнце все время к нашим услугам. Это единственный ориентир во льдах. И вдобавок очень капризный. Стоит надвинуться туману или тучам — и ориентира уже нет.

— Стоп! Станция! — командую я.

Упряжки останавливаются, собаки тотчас же в изнеможении ложатся прямо в воду. Мы с Андреем бережно извлекаем из ящика теодолит, хронометры и производим обсервацию. Тем временем Тынты пускает в ход бур.

Пока определяемся, лунка во льду уже пробурена и можно приступать к следующей операции. Мы продолжаем тщательно обстукивать дно моря своей «волшебной палочкой».

Правда, эхолот с собой прихватить было нельзя — это слишком громоздкий и сложный аппарат. Мы пользуемся обыкновенным лотом, который применяется с незапамятных времен.

Восточно-Сибирское море мелкое, одно из самых мелких приполярных морей, и нам приходится совсем немного вытравливать трос на маленькой лебедке.

Первая станция — сорок семь метров! Вторая — сорок пять! Третья — сорок три! Показания лота утешительны. Морское дно повышается к центру «белого пятна».

Уже на первой станции, отойдя от корабля всего на полтора километра, мы не обнаружили даже самого слабого отклонения троса. Стало быть, льдины уже неподвижны. Они перестали двигаться в направлении, общем с плавучими льдами. Об этом говорит и необычное нагромождение торосов.

Четвертая станция. Трос разматывается и разматывается, уходя все глубже в воду. Семьдесят два метра! Восемьдесят! Девяносто один! Тынты с тревогой вскидывает на нас глаза.

— Подводное ущелье, — говорю я успокоительно.

— А может, материковая отмель оборвалась, — предполагает Андрей, — под нами уже материковый склон?

— Проверим!

Через четыреста-пятьсот метров повторяем станцию. Сорок метров! Я прав: то было ущелье. Андрей поспешно делает отметку на карте глубин.

Но как возникло ущелье в те стародавние времена, когда дно Восточно-Сибирского моря было еще сушей? Река ли прорыла его, впадая в океан? Ледник ли, грузно сползавший с крутого берега?