Перемены, принесенные революцией, были глубоки и значительны. Да что говорить! Революция сдвинула наш город с насиженного места на болоте среди низкорослого ельника, причем самое замечательное, что сдвинула не только в переносном, но и в буквальном смысле. Об этом, однако, позже.
Меня поразило, что сам Ленин, руководитель Коммунистической партии и Советского государства, нашел время в разгар гражданской войны заинтересоваться нашим городом и происходящими в нем переменами. Он даже посвятил особую статью переменам в Весьегонске.
Нет, я был доволен своей работой. Отсюда, из маленькой уездной типографии, было видно далеко вокруг.
Вот только писем не было от Андрея. Мой друг терпеть не мог писать письма.
3. ДОМ НА МОХОВОЙ
Я, несомненно, был на правильном пути, потому что дядюшка торжественно проклял меня. Он избрал для этой церемонии переулок, по которому я возвращался из клуба в типографию.
- Убийца! - сказал он свистящим шепотом, преграждая мне дорогу. - Ты убил нас с теткой! Как нам смотреть в глаза знакомым?
Я молча обошел его, оскользаясь в грязи. Он сделал было движение, чтобы схватить меня за рукав, но не решился. Понимал, что я уже взрослый, что я сильнее.
И это, видно, разозлило его больше всего. Он отшатнулся и театральным жестом простер руку:
- Проклинаю! Убийца мой! Проклинаю во веки веков, аминь!
После краткого разговора в переулке мы встречались как чужие, не здоровались и не смотрели друг на друга - в общем, покончили на этом долголетнее знакомство.
Вскоре я изменил место ночлега - перешел из упаковочного цеха в комсомольское общежитие. И опять мне попалась необычайно высокая и просторная спальня, помещение бывшего кондитерского магазина "Реноме".
Окно-витрина было во всю стену, и из него очень дуло по ночам, хотя мы забаррикадировались мешками и фанерой. Своды терялись где-то во мгле, так что, лежа навзничь, я мог воображать, будто забрался тайком в спальню сказочного великана. Впрочем, кровать была без балдахина и даже без пуховиков - обыкновенные солдатские нары, а в головах тускло отсвечивали винтовки в стойке. Все комсомольцы были одновременно и бойцами батальона особого назначения.
Однажды осенью, только что вернувшись из уезда, мы сидели в общежитии и готовились чистить винтовки. Я уже разобрал затвор и аккуратно уложил его части на масленую тряпку, разостланною на нарах, как вдруг с грохотом распахнулась дверь. На пороге появился Андрей. Именно такой, каким я представлял его себе: в кожаной фуражке со звездой, в сапогах со шпорами, с кобурой на боку!
Когда мы обнялись, щегольские кавалерийские ремни на Андрее воинственно заскрипели. И каюсь, сердце мое охватила самая заурядная зависть.
Впрочем, мой друг держался так просто и я так рад был его возвращению, что это недостойное чувство очень быстро прошло.
В конце 1921 года мы с Андреем перебрались в Москву.
Тогда нелегко было найти в ней работу, но помог фронтовой товарищ Андрея. Он устроил нас грузчиками на базу. Мы стали развозить молоко "по точкам" - в магазины.
Делалось это ночью. Так странно было передвигаться по безлюдному городу под тарахтенье бидонов и цокот копыт флегматичного битюга, будто дождь-невидимка неотступно сопровождал нас! Невысокие силуэты расплывались во тьме - Москва была еще преимущественно двухэтажной. Потом вдоль улицы тянуло предрассветным ветерком, из ворот, позевывая, выходили дворники и с ожесточением принимались мести и скрести мостовую. Наступал их час. Наш час, час молочников, кончался.
Работа на базе была хороша тем, что день почти целиком оставался в нашем распоряжении. А это было важно. Мы готовились в вуз.
Многое из того, что учили в школе, забылось. Кое-что вообще не успели пройти. Андрею приходилось особенно туго.
- Я-то понимаю, в чем тут дело, - говорил он, тыча пальцем в карту России, которая висела у нас на стене. - Алгебру позабыл, наверно, вот здесь, под Сарептой. Как оглушило и бросило оземь взрывной волной, так и вышибло из головы всю алгебру. А по физике знания растерял уже на деникинском, когда гнали беляков без роздыху до самого Перекопа. Какая уж там физика! Теперь по клочкам все надо собирать!..
Но Андрей был на редкость настойчив, усидчив и терпелив. И я изо всех сил старался помочь ему, чем мог.
Мы оба были приняты в университет.
Помню то блаженное состояние изнеможения и полной умиротворенности, которое охватило нас. Не хотелось уходить отсюда, от этого высокого здания и приветливой зеленой листвы. Деревья задумчиво шелестели над головами. А посреди высоких флоксов и георгинов стоял Ломоносов.
Очень хорошо было сидеть так, у подножия памятника, и смотреть на Манежную площадь. День был пасмурный, но это было ничего. И дождик, который то и дело принимался накрапывать, не мешал ничуть.
Отсюда наши острова в Восточно-Сибирском море были куда лучше видны, чем из Весьегонска. До них, казалось, рукой было подать!..
4. ХРАНИТЕЛИ КОМПАСА