Архипелаг Исчезающих Островов

По счастью, поле, у которого стояла “Пятилетка”, было прочнее других. Вал со зловещим ревом и треском прошел стороной.

Первое сжатие корабль выдержал хорошо. Сабиров сиял и улыбался, как именинник. Он был чуточку тщеславен, наш старпом, и не шутя готов был принимать поздравления. Л поздравлять следовало пока что кораблестроителей, а не моряков, хотя место стоянки было выбрано с умом.

Самая слабая часть корпуса корабля — это его средняя часть, от кочегарки до машинного отделения. Здесь была установлена специальная поперечная распорка, создававшая дополнительную прочность на случай сжатии.

Но это сжатие было только первым. В “сомкнутом строю” двигались по морю пловучие льды, а по временам сверху хлестали, увеличивая толчею, еще и порывы свирепого ветра.

Ночью снова загудела рында — судовой колокол, вызывая всех наверх.

Я приказал включить прожектор.

С трех сторон подбирались к “Пятилетке” ледяные валы. С невообразимым шумом — был тут и злобный скрежет, и предостерегающее ворчанье, и вкрадчивый шорох — катились они к кораблю, как бы вырастая из тьмы.

Ощущение было такое, что мы — в осажденной крепости и враг пошел на приступ.

Что делать?

Ответить на штурм вылазкой!

— Аммонал, Алексей Петрович? — обернулся ко мне Сабиров, опуская бинокль. Круглые желваки играли-перекатывались в уголках его щек.

— Да. Аммонал.

Группа подрывников во главе с Сабировым спустилась на лед и поспешила навстречу самому высокому валу.

Это и впрямь было похоже на вылазку.

Сгибаясь под тяжестью взрывчатки и инструментов, неуклюже переваливаясь, подрывники отбежали на тридцать — сорок метров. Лунки для аммонала полагалось закладывать на почтительном расстоянии от корабля, чтобы не повредило корпус.

В ход были пущены электробуры. В несколько минут лед просверлили насквозь, до воды. Обязательно надо добраться до воды — гидравлический удар дает гораздо больший эффект.

Сабиров взмахнул рукой, и подрывники, пригибаясь, кинулись назад.

Секундная стрелка обежала круг.

Грохот!

Несколько столбов дыма поднялись впереди. Взметнулись обломки льда.

Ура! Ледяной вал замедлил свое движение, потом повернул в сторону, обходя корабль.

Такой же оборонительный взрыв был “поставлен” на пути второго вала. Третьему преграждать дорогу не пришлось, потому что сигнальщики заметили, что он опадает.

Федосеич вернул Сабирова на борт.

— Хорошо работают подрывники, товарищ Сабиров! — сказал Степан Иванович. — Быстро. Уверенно.

— Колыхнули малость Ледовитый океан, — деланно небрежным тоном ответил казах, но не удержался и самодовольно подмигнул.

Все участники экспедиции, свободные от вахты, отправились “досыпать”. Но им не пришлось отдыхать и трех часов. На рассвете по каютам и кубрикам прокатились прерывистые звуки “ледовой тревоги” — третьей за сутки!

День этот отмечен следующей записью в нашем вахтенном журнале:

“В 4 часа утра ветер совершил поворот на 180 градусов и подул с северо-запада. Атмосферное давление упало”.

Черт побери! Мало того, что льды донимают сжатиями и подвижками, еще и погнали нас назад!

Подвижки были беспрерывны. Стрелка анероида то падала, то поднималась.

Ветер безостановочно кружил, обходя горизонт. Сила его менялась. Только что над нами грохотал шторм, и вдруг сразу штиль падал на льды, как птица, распростершая крылья. Наступала благословенная тишина.

Но пауза была короткой. Через несколько минут затихший ветер снова принимался дуть, меняясь по силе и направлению.

— Ну и ну! — удивленно крутил головой Андрей. — Это, признаюсь… Я такого еще не видал.

— В самую ледоверть попали! — сказал я, стараясь, чтобы голос у меня был таким же спокойным, как всегда.

— Очень похоже на тайфун, — сообщил Сабиров. — Нас как-то затянуло в самый центр тайфуна… На Тихом океане это называется “око бури”.

— Ну как, товарищ Сабиров? Меняете Ледовитый на Тихий? — пошутил Степан Иванович. (Он теперь часто шутил, чтобы поднять настроение участников экспедиции.)

А взрывы приходилось повторять все чаще и чаще. Корабль как бы оделся огненной броней и так, в этой броне, подвигался с дрейфующими льдами.

К полдню ветер наконец упал и толчея прекратилась. Мы находились недалеко от того места, откуда начинали свой дрейф.

— Шаг вперед, два назад! — с горечью сказал Андрей.

— Какой ты придирчивый! — усмехнулся Степан Иванович. — Недоволен порядками на транспорте? Напрасно. Везут тебя? Ну, и довезут…

— Своевременно или несколько позже, — в тон ему закончил я.

Но с вечера снова задули попутные ветры юго-восточных румбов, и вся масса пловучих льдов со скрипом и шорохом двинулась в прежнем направлении.

Без сжатий не проходило ни одного дня. Иногда они повторялись по два или по три раза в день.

Однако вряд ли даже Союшкин стал бы говорить, что сжатия вошли у нас в привычку. К ним нельзя привыкнуть, как нельзя привыкнуть к пожарам или наводнению.

Особенно пугающими были звуки торошения, приближающейся подвижки. Можно сравнить их с орудийной канонадой, с раскатами грома, с лязгом огромных листов железа. Но все это лишь очень приближенно передает слуховое впечатление от подвижки.