Архитектор

Демоны с извивающимися руками и ногами, с изогнутыми в беге коленками, жар внутри продрогшего тела, гербовое солнце, рисованное с загнутыми лучиками; всё это создает ощущение непрерывного движения: и вращается веретено, колышется на пергаменте роза с вытянутыми листочками, карябают мою охрипшую глотку Демоны Отвращения, Отчаяния, Безысходности. Голод, съешь меня в рассветной серости, обгладывай кости, по-прежнему звучно хрустящие, подсвечивай взор, вытягивай лицо. Голод следит за каждым моим шагом, а я цепляюсь за него, как за уходящую юность.

Калеки выплакивают подаяния у стен церкви, и ночью придет первый снежный ветер такой некстати ранней зимы, ничто не спасет бедолаг, кроме их костылей да тростей, чтобы встать и уйти подальше отсюда; никто не поможет, Люсия больше не приносит им хлеб, Карло не пригласит погреться у своего очага, глупо всегда ожидать от людей добра.

Демоны ледяного зерна, побитых градом колосьев, пустых полей, мертвых виноградников.

Калеки еще могут отправиться в путь, если только не решаться переждать еще одну ночь. Она-то и станет для них роковой. То же и со мной. Я – слепец с гнилого поля, могу уйти, но не ухожу, потому что здесь, на этом пятачке, внизу, на самом зябком донышке колодца, немного теплее.

Моя госпожа проснется в дурном настроении и спросит, куда это собрался в такую рань. Куда вырядился, остолоп? Она не выпустит меня из дома, я обзову ее дурой. И лопнет гнойный пузырь, разорвется рана, и начнется битва.

Жена громче глашатаев объявит, что я – ее несчастье, ни монах ни строитель, ни рыба ни мясо, ни кожи ни рожи, ни вашим ни нашим, ни себе ни людям, ничтожество, ничтожество, ничтожество!

И я одарю ее взаимностью, перекрикивая глашатаев, расскажу всему свету, что она мне ненавистна, превратилась в чудовище, хоть и раньше не блистала ни умом ни красой, на подачки родителей проживает впустую, ничтожество, ничтожество, ничтожество!

Мы обменяемся жгучими, как крапива, пощечинами, и вцепимся друг в друга, и покатимся по полу превеселым клубком, изрыгая сквернословную смолу, упадем в коридоре. Уцепившись за перила я встану, скажу, что оставлю ее. Люсия с пола одарит милой улыбкой:

– Неужели ты думаешь этим меня напугать?

Когда мы успели так быстро разлюбить? Велел мальчонке положить брусья на место, да обстрогать балку, очистить ее от заусенцев, ведь моя госпожа уже ждала меня. Мы с госпожой, едва поженившиеся, кликали себя «двумя домовинами рядом», будто уже состарились вместе. Моя госпожа танцевала со мной кароле на лугах и водила хороводы, и были мы крепкой стеной замка нашей любви. Замок трудно взять осадой, но легко – изменой. Злопыхатели уж как могли, просовывали иголки-занозы.

Когда же мы успели разлюбить?

* * *

Помнишь, как случайно встретились? Я нахожу Люкс на задворках базаров, где и водится, у продырявленных корзин, у отвалившихся от телеги колес, и она сияет, едва завидев меня: «Мой сеньор!»

Опускаюсь левой ногой на землю, чтобы быть с ней одного роста, все так же опасливо оглядываясь по сторонам, боясь быть замеченным рядом с цыганским ребенком.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я Люкс.

– Наверное, тринадцать.

– Хочешь встречаться чаще?

– Конечно, сеньор, – она виснет на мне.

– Тогда иди за мной. Но только… не со мной.

– Понимаю, – смиренно кивает Люкс. – Я вас не опозорю, господин архитектор.

Широким шагом направляюсь в цех, где с утра никого нет. Люкс жмется к домам, крадясь за мной. Там, в пустом цеху стоит ящик для милостыни. Всё, что попадает туда, расходуется на старых мастеров, испытывающих нужду либо на детей бедняков, дабы те имели возможность обучиться ремеслу и в будущем обеспечить себе жизнь.

– Что это за деньги?

– Твое приданное.

Схватив Люкс за шиворот, я тащу ее к западным воротам, все ускоряя шаг, чтобы не мелькать лишний раз с оборванкой на улицах Города. Там мы обнаружим приют, что содержит госпожа Бланш, которой я заплачу как следует и обеспечу Люкс кров и стол, пообещав владелице приюта помощницу в хозяйстве и примерную воспитанницу, если та обучит Люкс грамоте.

– Сеньо…

– Зови меня Ансельм.

– Зачем это тебе, Ансельм?

– Искупить грехи.

Люкс нахохлилась:

– И что я должна делать взамен?

Я усадил ее себе на колени:

– Научись читать и писать. Я буду приходить к тебе по средам. Либо сама приходи в мастерскую. В любое воскресенье, после мессы, когда все разойдутся. Там ты найдешь меня. Но! – я не дал девчонке ответить. – Только пиши мне письма. О нас, обо мне, о том, какой из меня строитель, о том, каким ты видишь наш Собор… Мне больше ничего не нужно. Просто хочу с кем-нибудь общаться. Ты что-то хотела еще спросить?

– Ну… не думала, что у вас с этим трудности, сеньор.

Я вспыхнул от возмущения.

– Запомни раз и навсегда: у меня нет трудностей. Я – Ансельм, глава строителей, хранитель ремесла, и у меня никогда и ни с чем нет трудностей! Я всегда добиваюсь того, чего хочу! Вообще представляешь, с кем разговариваешь?

– Да, мой сеньор. Прошу прощения, господин. Я завтра же начну учиться грамоте и сочинять вам письмо.

* * *