Архитектор и монах

Так что фраза «история попала в газеты» — это слишком сильно сказано. С формальной точки зрения верно, а по существу пшик, потому что никто более об этом не вспоминал. Архитектор Адольф Гитлер тоже пропал, как будто его и не было вовсе. Какой-то заговор молчания. Наверно, из-за книги «Моя борьба», которую митрополит хотел прочитать, да так и не смог. Не достал.

Венский дачный стиль остался анонимным.

Вилла «Шеферхунд» сгорела.

Митрополит Иосиф тоже умер незаметно, хотя о его смерти было сообщено в «Русском церковном вестнике» и даже в правительственных «Известиях». Но в России его смерть никого не заинтересовала, потому что как раз в этот день скончался великий композитор Прокофьев.

Это была большая утрата для русской, да и для всей мировой культуры. Соболезнования посылали не только музыканты, художники и писатели, но и главы государств: английская королева, американский президент, шах Ирана и многие, многие другие. Канцлер Тельман тоже прислал телеграмму. Несмотря на то, что Прокофьев был автором националистической, а на самом деле антинемецкой кантаты «Александр Невский». Но канцлер Тельман был выше этого. Тем более что это все было давно, еще до войны, а теперь Россия уже сто раз покаялась за все агрессии и репрессии. Ничего. Что было, то прошло.

А митрополит Иосиф предсмертными часами вспоминал свою странную жизнь. Грузию, Сибирь, Польшу, Австрию, Россию. Подполье, эмиграцию, монастырь. Какой страшный век, какие громадные революции и войны! Какая бессмысленная жестокость, — думал он, — сказал бы «звериная жестокость», но никакой зверь не бывает так яростен и подл. «Сынове человечестии, зубы их оружия и стрелы, и язык их меч остр». Зачем убили царя и его семью? Зачем столько народу пересажал и поубивал Тельман? А русско-немецкая война! Только солдат погибло восемь миллионов человек, а мирных жителей — страшно себе представить. А судьба евреев? Три миллиона насильственно ассимилированных, полтора миллиона переселенных, и еще сто пятьдесят шесть тысяч восемьсот шесть, погибших в резню сорок четвертого года… Ужасный, кровавый, бесстыдный, циничный и злобный век.

А перед самой смертью вспомнил Дофина, он же забытый архитектор Гитлер.

И вдруг подумал, и даже сказал вслух:

— Но если бы мы тогда не отказались? Если бы он стал канцлером Германии, а я бы стал премьер-министром России? Ведь могло же так случиться. Вполне могло бы. Мы были молоды и сильны. Мы были добры. Мы были трезвы умом. Боже милосердный! От скольких страданий мы бы избавили свои народы.

— Что-что, владыка? — привстал молодой монах, брат милосердия, дремавший на стуле около постели.

— Свои народы, — повторил владыка Иосиф. — И все человечество.