Архитектор и монах.

Странная операция. Вряд ли Набоков хотел убрать Милюкова. Потому что тогда какого черта он бросался наперерез убийце? Скорее всего, это была инсценировка покушения. Но тогда почему Набоков был тяжело ранен — пусть не опасно для жизни, но очень тяжело; он, можно сказать, почти потерял руку, лишился употребления руки, как говорилось в давние времена. Если это была инсценировка, то Набоков должен был сбить террориста с ног, прижать к земле, и все это с помощью полиции. То есть он должен был бы настичь террориста на полсекунды раньше полиции. Что помешало?

Россия помешала, — грустно думал я. — Как всегда в последний миг что-то не задалось, споткнулось, соскочило с рельсов. Боевика выпускали одни агенты, а другие агенты, которым надлежало его валить с ног, как раз в этот миг пошли курить. Или пистолет не той пулей зарядили. «Поди ж ты! Кажинный раз на этом месте!» Или Набоков, как истинно русская натура, сначала решил Милюкова ликвидировать, но в последний миг передумал и бросился вперед, под пулю? Все может быть. Бунтование раскрепощенных индивидов. Россия, я же говорю.

Это не я один говорю. Об этом осенью двадцать второго года говорил весь Петроград, и лаврские монахи — тоже.

Хотя на истинно русскую размашистую личность Набоков не очень-то был похож. Он был человек умный и жесткий и сразу же начал наводить некое подобие порядка. Потому что при Милюкове был полный разор и бред. Формально власть принадлежала правительству и выборным губернаторам, — вам, уважаемый господин репортер, наверное, уже неинтересно, но послушайте еще чуточку! — но реально власть перешла в руки революционно-демократических безумцев. Декаденты, длинноволосые мальчики и стриженые девочки. Анархисты, мистики и святители драгоценной человеческой личности. Культ личности воцарился тогда в России: личность, личность и еще раз личность, свободная, ничем не скованная, никаких пределов не знающая, ценная сама по себе, в полноте своих желаний и устремлений и довольно-таки странных капризов. Устремления и капризы были глупые, вычитанные, затверженные, но плохо переваренные. Безумные прожекты: крестьян сгоняли в коммуны, рабочих заставляли строить какие-то «города будущего», в этих городах отменяли деньги и полицию — и наконец, в России перестало хватать хлеба, зато стало слишком много грабежей и убийств. Больше, чем в год революции, — трудно поверить, но это факт.

Так что Набокова можно понять. России нужна была управляемость прежде всего. Особенно той России, которая была ошарашена миром с Германией — хотя на самом деле это был не мир, а согласие на тяжелый и унизительный ультиматум. Конечно, Версаль — это была отличная затрещина немцам. Наверное, они в Версале почувствовали то же самое, что мы в Бресте.

Но затрещина затрещиной, русские позлорадствовали, показали немцам язык из окошка — а жить без царя не научились. Царь был нужен или некто вместо него.

Нет, я, конечно, не говорю, что Набоков стал царем. Именно что нет! Наоборот! Именно что он не был похож на последних российских царей-идиотов, страшно самоуверенных и болезненно робких в одно и то же время. Именно в этом и была его сила. Он был не царь, но власть любил гораздо сильнее любого царя. Да и способен ли царь любить власть? Не думаю. Власть может любить только демократ.

Но не зря Набоков почти пять лет служил управляющим делами правительства. Он держал в руках все назначения на все крупные должности. К двадцать второму году в России уже не осталось ни одного важного чиновника, в столице или в губерниях, который не был бы обязан своим назначением лично Владимиру Дмитриевичу. «Кадры решают все!» — это был его лозунг. Почти все губернское начальство, почти во всех губерниях, состояло в Партии народной свободы, она же Конституционно-демократическая. Но тут тонкость. Это отнюдь не были партийные назначенцы, это было бы слишком… Думаете, слишком просто? О, нет. Наоборот! Это было бы непомерно сложно. Потому что откуда возьмешь в партии столько сильных администраторов? Где их искать? Среди седых профессоров и усталых доцентов? Или, боже упаси, среди лохматых мальчиков и стриженых девочек? Спасибо, на это мы уже насмотрелись в первую ужасную пятилетку революции.