Архитектор и монах

Я снял сорочку и исподнюю рубашку, вошел к нему в ванную. Он, стоя ко мне спиной, протянул мне намыленную греческую губку. Я этой губкой обыкновенно мою лицо и шею, ну да ладно. У него была узкая худая спина, почти как у наших горийских мальчишек, только совсем белая. Я потер ему спину. Макнул губку в ванну, до его икр наполненную водой, потер еще.

– Все, – сказал я. – Споласкивайся.

– Спасибо, – сказал он. – А если ты правда не извращенец, то раздевайся и залезай сюда ко мне, я тебе тоже спину потру.

– Спасибо, – сказал я. – Я сам справляюсь.

– А как? Как ты себе спину трешь?

– Видишь, висит длинная мочалка с двумя петлями?

– Ааа, – протянул он. – Я не заметил. Прости. Я не нарочно, честно. Спасибо, спасибо еще раз.

– Ничего, ничего, пожалуйста, – и я вышел из ванной.

Минут через десять он постучался ко мне в комнату.

– Ты занимаешься?

– Ладно, заходи, – я отодвинул книгу в сторону, повернулся на стуле к нему. – Садись в кресло.

У него были мокрые волосы. Бедра замотаны полотенцем. Тонкие бледные ноги.

– Кто ж тебе тер спину две недели назад? – спросил я. – Твоя квартирная хозяйка? А теперь вы поссорились? Ты сделал вид, что не понял ее намека, – мне было очень весело, – и не платил за квартиру! А она все ждала, все ждала… Ну, ты настоящий аферист! Или действительно такой простак? А когда она прямо сказала, ты удрал?

– Никакая хозяйка мне спину не терла! – сказал он. – У меня была такая же мочалка, как у тебя. Длинная, но не очень. Потом петельки оторвались. Вот и все. – Он огляделся и вздохнул: – Хорошо, что у тебя есть вторая комната. Счастливый человек, просторно живешь. Самое ужасное на свете – маленькие тесные квартиры. Когда все друг у друга на головах. Люди ссорятся просто от тесноты. Злоба появляется сама собой, от спертого воздуха. Оттого, что все время кого-то задеваешь, буквально телом, вот прямо протискиваешься между человеком и стенкой… Все время у тебя кто-то перед глазами. И нет самой простой возможности – выйти в другую комнату, закрыть за собой дверь, побыть одному. Знаешь, сколько кругом таких квартирок? Три пятых, самое маленькое. Или даже больше. Злоба и ненависть. Копится, копится, собирается, сдавливается! – он показал руками, у него очень красивые руки были. – И она вырвется! Будет революция. Нельзя, чтоб столько людей жило в такой тесноте и нищете. Нельзя.

– Революция будет, – сказал я и, предупреждая его вопрос, добавил: – Но никто не знает когда.

– Никто, ни один человек? – он как будто был искренне, по-детски удивлен. – Даже примерно? – но мне показалось, что он чуточку играет.

– Леон говорит, что знает. Вернее, так: он говорит, что точно знает вернейшие признаки, по которым ясно: революция будет через неделю или две.

– Ну? Скажи! Скажи!

– Эх, – сказал я. – Мы все к нему пристаем: “Скажи, скажи!” Не открывает секрета.

– А кто такой этот Леон?

– Леон Троцкий, – сказал я. – Великий человек в своем роде. Революционер, журналист, настоящий вождь. Я тебя с ним познакомлю, он тоже ходит в кружок Клопфера.

– Он поляк?

– Он еврей.

Дофин задумался. Потом сказал:

– У меня тоже есть еврейская кровь. Кажется, бабушка была дочерью еврея. А может быть, даже отец был сыном еврея. Нет, я не еврей, конечно! – он заглянул под полотенце, лежащее у него на бедрах, и захохотал: – Там у меня все в порядке. Ты мне веришь? Или показать?

– Верю, верю, – сказал я. – Показывать не надо. А почему “кажется”, почему “может быть”?

– У нас в семье все было очень запутано и непонятно. Ну, ладно. А вот скажи-ка мне, друг мой и благодетель Джузеппе, – ты ведь никакой не итальянец!

– Ты так думаешь?

– Я это знаю. Я слышал, как тебе говорили: “У вас в России”. Ты меня обманул! Зачем ты назвался итальянцем?

– Просто так, – сказал я. – Просто так, шутки ради. Ты ведь сам первый сказал, что я итальянец.

– Ага, просто так, шутки ради? Так вот тебе за это: теперь я все равно буду звать тебя Джузеппе! Значит, ты русский?

– Не совсем.

– Тогда скажи – ты откуда? Как называется твоя страна?

– Ты такой страны не знаешь, – сказал я.

– Как это – не знаю? Я все страны знаю. Я в школе любил географию.

– Грузия. Моя страна называется Грузия.

– Не знаю, правда, – сказал он. – Грузия. Это где?

– В России, – сказал я. – За горами Кавказа. Представь себе – огромная русская равнина. Она тянется на юг. От Москвы, между великими реками Волгой и Доном, туда, где тепло, где цветут яблони и сливы, где жирная плодородная земля… На юге вырастают Кавказские горы. Высокие, выше, чем Альпы или Пиренеи. С ледяными вершинами. И за этими горами лежит моя страна – Грузия.

– Я не понял. Россия или Грузия?

– Россия. Но – Грузия.

– Значит, ты русский?

Конечно, он не мог понять. Пришлось объяснять:

– Нет. Я грузин. У нас свой язык. Совершенно другой. У нас даже буквы другие, не как у русских. Другая одежда, другие песни, другой народный быт, другие лица. Ну, посмотри, разве я похож на русского мужика?

– Почему не похож?

– Потому что русские мужики – светлоглазые и светловолосые.