Такое международное распространение проблемных эпидемий вовсе не означает, что исчезнут или станут менее интенсивными проблемы регионального, национального или локального характера. Напротив, их становится все больше и больше, а справляться с ними все труднее и труднее. Но самое страшное, что мы продолжаем упорно фокусировать все внимание именно на этих периферических или частичных проблемах, которые кажутся нам ближе и потому больше, и при этом не замечаем или попросту не желаем осознавать, что тем временем вокруг нас все плотнее сжимаются тиски гораздо более грозной, всемирной глобальной проблематики. Правительства же и нынешние международные организации оказываются абсолютно неспособными достаточно гибко реагировать на сложившееся положение. Сама их структура как будто специально создана таким образом, чтобы решать исключительно узкие, секторальные проблемы и оставаться совершенно нечувствительной к общим, глобальным. Они будто окружены непроницаемой стеной, сквозь которую даже не доносятся отзвуки разыгрывающихся бурь; более того, их бюрократический аппарат оказывает упорное сопротивление любым попыткам отреагировать, он буквально заворожен массой неотложных задач и при этом, конечно, не видит гораздо более страшных, хотя, несомненно, отдаленных во времени бед.
Чем яснее представлял я себе все эти угрожающие человечеству опасности, тем больше убеждался в необходимости предпринять какие-то решительные меры, пока еще не стало слишком поздно. Один я мог сделать мало, тогда я решил создать небольшой круг единомышленников, с которыми можно было бы вместе подумать о том, как сформулировать эти волновавшие не только меня мировые проблемы и предложить новые подходы к их изучению.
Я все искал подходящих сподвижников, с которыми мог бы приступить к осуществлению этого донкихотского проекта, как вдруг сам случай неожиданно свел меня с ними. В 1967 году я окольными путями вышел на генерального директора по вопросам науки ОЭСР Александра Кинга. «Все началось с того, — рассказывал мне потом Кинг, — что один мой коллега, ученый из Советского Союза, листая журнал в ожидании самолета в одном из аэропортов, случайно наткнулся на статью о выступлении Аурелио Печчеи на конференции промышленников в Буэнос-Айресе. Заинтересовавшись прочитанным, он послал мне в ОЭСР этот номер журнала с краткой припиской „над этим стоит поразмыслить“. Я тогда впервые услышал имя Печчеи, и оно мне ничего не говорило. Я навел о нем справки и немедленно написал, предложив встретиться. А примерно через неделю уже состоялся наш первый разговор».
Алекс Кинг и я поняли друг друга с первого слова. Человек редкой культуры, он сочетает в себе солидное образование с ясными суждениями и умеренными взглядами. Опыт его практической деятельности чрезвычайно широк и разнообразен, он прекрасно разбирается в вопросах политики, образования, науки и техники и в то же время живо интересуется проблемой взаимозависимости технических, экономических, человеческих и этических элементов общества во всей их целостности. Он считает, что необходимо коренным образом перестроить наши институты, поскольку все они построены по вертикальному принципу, в то время как распространение самих проблем носит скорее горизонтальный характер. Здоровый оптимист по природе, он становится еще большим пессимистом, чем я, когда критикует человечество и связывает со свойственным человеку эгоизмом почти все основные причины переживаемых ныне затруднений.
Обсудив возможные подходы к исследованию проблематики в контексте мировой системы, мы решили поделиться своими соображениями с учеными, экономистами и социологами. Для начала мы сочли целесообразным ограничиться Европой и привлечь всего несколько видных ученых с достаточно широким кругом интересов, затем можно было привлечь и представителей других частей света. Планируя первую встречу, мы надеялись, что если десяток представителей различных сфер и отраслей европейской науки сумеют договориться между собой и прийти, даже неважно по какому вопросу, к единому мнению, то после этого, шутили мы, можно примирить и черта с ладаном. Такая встреча представлялась нам разумной со всех точек зрения, особенно в связи с тем, что в сравнении с мощной американской футурологической школой перспективное мышление в Европе развито довольно слабо.