Архив

Янссон занимал стол рядом с входной дверью. Включенная лампа светила в его строгое капитанское лицо. Он листал записную книжку. Чемодановой нравился такой тип мужчины. В нем была неторопливая уверенность, которая отличала людей, прочно стоящих на земле, не особенно отягощенных комплексами. Ей по горло хватало своих комплексов.

– Что, господин Янссон, притомились? – шепотом произнесла Чемоданова.

Янссон поднялся. Он выглядел совсем молодым человеком в строгом блайзере при бордовом галстуке. Гораздо моложе, чем тогда, в первое появление в отделе исследования.

– Здесь так тихо, я подумал, что уже умер, – улыбнулся Янссон.

– У нас есть места, где еще тише, – ответила улыбкой Чемоданова и предложила выйти из зала.

Ступая следом за Янссоном, она видела его красиво подстриженный затылок, аккуратные маленькие уши с забавными острыми концами верхних дуг ушных раковин. Плотная ткань блайзера прятала прямую спину. Воздух доносил неназойливый и ласковый запах духов.

Чемоданова не впервые работала с иностранцами. С некоторыми у нее складывались дружеские отношения, и даже более чем. Слухи о чрезмерной легкости поведения Чемодановой, что роились в архиве, часто не имели основания, однако она не пыталась их опровергнуть. И при любом скользком разговоре строила лукавую физиономию. Молва сгущалась. Некоторые архивные дамы страдали от зависти аллергией, мужчины томились в своих тайных снах. Так что работа с иноземными исследователями придавала Нине Чемодановой особую тайну.

В дверях Янссон задержался и галантно пропустил вперед Чемоданову.

В «будуаре» картина не изменилась. Все оставались на своих местах. Лишь профессор из Куйбышева как-то сник, преданно глядя на Шереметьеву. Анастасия Алексеевна восседала с капризно приспущенными уголками губ на холодном лице, готовая на все ответить «нет».

То ли от старых и обшарпанных монастырских стен, то ли от внешней убогости двух пожилых посетителей, облаченных в старомодные, несвежие костюмы и беспомощных перед волей Анастасии, то ли от сурового облика самой Шереметьевой, кутавшейся в блеклый, со скатанными коконами пуха платок, только Чемодановой вдруг стало неловко перед моложавым иностранцем. Вместе с тем ей хотелось как-то заслонить эту провинциальную и такую милую сердцу обстановку.

– Вот! Наш известный краевед. Знаменитость. Забелин Александр Емельянович, – с веселой дерзостью произнесла Чемоданова.

Представление прозвучало неожиданно. Старик Забелин поднялся с треножника и растерянно улыбнулся.

– Приятно. Спасибо, – обескураженно отозвался Янссон.

Шереметьева недовольно фыркнула. Однако кончики ее губ поползли вверх, придавая лицу добродушное выражение. Чемоданова отметила перемену в облике начальницы. «А сейчас платок откинет, танкистка», – весело подумала она. И, словно отвечая веселым ее мыслям, Шереметьева сбросила сиротский платок, показывая миру белую прелестную шею и глубокую манящую впадину над пышной грудью.

– Да, это наша достопримечательность, – вставила Шереметьева, ласково глядя на зардевшегося старика.

Забелин пытливо метнул на Янссона фиалковый взгляд. Никак высокое начальство, иначе с чего бы так проняло эту грымзу Шереметьеву, еще грибочками на меду попрекает.

– Наш гость. Из Швеции, – все не унималась Чемоданова. – Только он русский.

Янссон пожал руку старичку-краеведу, затем профессору из Куйбышева. Тот ухватил на лету длинные сухие пальцы и принялся их трясти, настороженно поглядывая на Шереметьеву, не разгневать бы.

– Неужели из Швеции? – удивлялся профессор. – Из Стокгольма?

– Из Упсала, – вежливо улыбался Янссон, – город такой. Маленький.

– Знаю, знаю, – отвечал профессор. – Университет. Собор трех святых.

– Да. Эрика, Ларса и Улофа, – Янссон удивился. – Вы там были?

– Был. С делегацией, – пояснил профессор, продолжая сжимать пальцы гостя. – Помню над фронтоном университетского зала любопытную надпись. Мыслить правильно – великое дело, а мыслить свободно… Вроде бы еще более великое. Кажется, так.

– У вас хорошая память, – поморщился Янссон.

– Да отпустите вы, наконец, человека, – проговорила Шереметьева.

Профессор покраснел, извинился. Он был простодушный и наивный чудак, поэтому частенько попадал впросак.

Чемоданова засмеялась. И тут она увидела Женьку Колесникова. Он вместе с новым подсобным рабочим загружал тележку.

Чемоданова вспомнила, что за ней числилось десятка два документов, подлежащих возврату. Надо их вернуть, пока Тимофеева не подняла шум, у Софочки учет поставлен на высоте.

Чемоданова оставила Янссона инаправилась к стеллажам.

– А как наш приятель оказался в заморских краях? – допытывался старик-краевед, ласково глядя на гостя.

– Судьба, – охотно отозвался Янссон. – Мой дедушка имел аптечное дело в Петербурге. А в шестнадцатом году уехал в Швецию.

– От революции спасался? – любопытствовал Забелин.

– Почему? – пожал плечами Янссон. – Дела, наследство. Это очень хорошо, – подбирал он слова. – Извините… Я все понимаю, а говорю…

– Вы отлично говорите, – поддержала Шереметьева. – Александр Емельянович… какой вы настырный. Прямо отдел кадров.