Архив

Кот приподнял верхнюю губу, обнажая крупные рисинки зубов, беззвучно и оттого жутко… Да он чем-то похож на Гальперина, подумал Брусницын. Говорят, дух людей перемещается в животных, к которым эти люди были благосклонны.

Но в следующее мгновение Брусницын забыл про кота. Он задыхался. Давно не было приступа, он даже думал, что избавился навсегда, нет, не избавился. Страх прошиб его холодным потом, облил, как вода. Лампочка с тихим звоном поплыла, точно далекая звезда… Сдирая кожу на пальцах, Брусницын ухватил край оконной рамы и потянул на себя. Он стоял на опасном рубеже распахнутого окна. Ночной морозный воздух ветром колобродил перед ним, гоняя мелкие снежинки… Сознание возвращалось. Можно было и отступить назад, в кислую теплынь коридора.

И тут мощный удар в спину толкнул его вперед, в ветер.

Скошенным глазом он увидел над плечом огромную котовью башку и два черных глаза…

Брусницын еще пытался удержаться, судорожно ища руками опору, а ладони уже упруго продавливал плотный каменный воздух скорости…

Чемоданова, прихватив чашку, в которой плескалось вино, и тарелку с какой-то случайной закуской, отошла с Колесниковым в сторону.

— Получила новогоднюю открытку, — сказала она. — Привет тебе от Янссона… Пишет, что послал мне подарок, какие-то пластинки. А тебе теплую куртку.

— Вот как? — удивился Колесников. — Надеюсь, ты так и не сказала ему…

— Не сказала. Хотела, но не сказала, настроения не было… А ты жалеешь?

— Нет, не жалею, — жестко ответил Колесников. — Мы люди разные. Между нами нет ничего общего. Нас ничего не объединяет. — Колесников умолк, а потом добавил: — Кроме как только ты.

Чемоданова повела головой, стараясь удержать улыбку.

— Вот еще, — произнесла она с неопределенной интонацией. — Он больше сюда не приедет, уверяю тебя…

Колесников пожал плечами, тощими и высокими, как кегли. Чемодановой нравилась эта его улыбка, беззащитная и трогательная. Ей хотелось коснуться его лица. Она протянула согнутую ковшиком ладонь…

В коридоре раздался громкий крик.

Все, кто еще находился в комнате, переглянулись: что там еще?!

В комнату вбежал Мустафаев. Испуг исказил его смуглое лицо, нос заострился…

— Эй!.. Там, на улице… Прибежали люди… Брусницын упал из окна. Убился!

Метрах в пяти от площадки, перед главным подъездом архива, в вечерней сутеми, казалось, высится куча какого-то хлама. Вглядевшись, можно было различить неестественно раскинутые руки, подвернутую под плечо голову. Задранные штанины над высокими ботинками выпростали белые безжизненные ноги…

Каждый, кто выбегал из подъезда, замирал, пытаясь затесаться в толпе…

В стороне от Брусницына шевелился кот. Под его крупной башкой натекло бурое пятно. Кот бил лапой по снегу.

И эта близость тихого безжизненного тела и хрипящего кота представлялась непонятной и жуткой.

Ленинград, 1987–1989