Архив

– Как-то Лавр заметил: «Мужчина– это римский легион. Если нет, это не мужчина». Эти слова оказали на меня огромное влияние, хотя я и не придал им поначалу никакого значения. Собственно, всё, чему мы не придаем никакого значения, и оказывает на нас самое сильное влияние. Как-то моя тетушка Адалия Львовна бросила фразу: «На то, чтобы построить семью, может не хватить жизни, а на то, чтобы разрушить ее, хватит одной минуты». Истинно так, потому что от института брака остались одни развалины. О присутствующих не будем. Лавра преследовал образ римского легиона. По жизни он был безалаберный, но в главном – как римский легион. Благодаря ему я выработал одно правило. Ошибся – накажи себя, чтобы не ошибиться в другой раз. Когда легион проявлял слабость в бою, в нем казнили каждого десятого, но легион оставался. И я точно так же за свою ошибку всякий раз казнил самого себя.

– Выходит, легионерам, чтобы выжить, лучше было вообще не сражаться? Во всяком случае, риск погибнуть куда меньше.

– Ты рассуждаешь чисто по-женски, – улыбнулся Георгий Николаевич. – Для легионера главное заключалось не в том, чтобы выжить, а в том, чтобы погибнуть за Рим.

«Как Лавр погиб за Россию, – неожиданно пришла мысль в голову Суворову. – Да и Залесский».

Уже ночью, после этого разговора, Георгий Николаевич записал в своем дневнике: «Что же это я – пишу бог весть о чем, а о родной тетушке Адалии забыл, как будто не она спасла меня столько раз от неминуемой гибели».

Суворов с грустью вспомнил те несколько дней, когда заходил к Адалии Львовне просто так или на перекус, и заодно обрести у нее защиту. «Как я был эгоистичен! Ведь у нее никого больше не было из родных. Она-то и была моим ангелом-хранителем. Ведь не будь тетушки, кто бы сделал документы Лавру и Залесскому? Переделал мою родословную? Кто повлиял бы на тех, кто так заинтересовался мной в тридцать восьмом году? Кто, в конце концов, порекомендовал мне “почти богиню” Ирину Аркадьевну? А ведь ее гадание в двадцать четвертом году воистину было пророческим. На мосту выбирал не только я из трех женщин одну, тогда выбирал и он, архив. Я выбрал, с кем жить, а он – с кем выжить. Я выбрал то, что не прервало мою связь с Лавром и Софьей, а он выбрал то, что не прервало ему связь с будущим. Каждый выбрал свое, а в итоге выбрали общую судьбу».

В сороковом Адалии Львовне было лет семьдесят, но выглядела она на пятьдесят. В последний раз он видел ее в гардеробе районной библиотеки. Посетители неловко подавали в окошко пальто и головные уборы, принимая тетушку, должно быть, за директора.

Суворов, несмотря на слабость, заказал в ректорате билет до Ленинграда и обратно. Навел справки, ему дали адрес, где она похоронена. «Там кладбища не осталось», – добавили при этом. Увы, для Адалии Львовны на земле не нашлось места. Тогда Суворов поехал не место дуэли брата с Залесским. «Во всем мире из всех Суворовых и Бахметьевых остался один я, – думал Георгий Николаевич. – Неужели больше никого нет? Все семьи в России как клубок, намотанный из обрывков ниток». Каково же было его удивление, когда он увидел гранитный камень, по центру камня крест, а ниже «Спите спокойно 18881921». И больше ничего. «Это тетушка поставила», – подумал Суворов и не смог удержать слезы. Он обошел надгробие вокруг и остановился как вкопанный. С другой стороны был точно такой же по размеру камень. На камне было выбито«ЛаврСофьяСергей». Лавр и Сергей с краев, Софья посередине. И все вместе.

Суворов направился к домику, стоявшему неподалеку, расспросить, кто и когда поставил этот камень. Ему навстречу, словно поджидал, вышел дедок. Попросил закурить и долго и обстоятельно, под трескучий кашель, рассказывал Суворову о том, как в тридцать пятом году женщина (еще ягодка) и два мужика при ней (оба мухомора) привезли на телеге этот камень и установили его аккурат на этом самом месте, где он сейчас и находится.

– Да, на энтом самом месте, – дедок огляделся, – чтоб мне с этого места не сойти. Порох-то со всех сторон землю взрыл, вон, вон, вон, а тут чисто. Помянуть приехали? У меня у самого сегодня поминки. Маманю поминаю. Переборщила она малость: шнапсу хватила лишку и не дожила до ста четырех лет трех дней.

– Соболезную… А куда женщина делась?

– Баба-то? – хитро взглянул дедок на Суворова. – А куда бабе деться? Бабе туда-сюда, и вся ее простора действий. В пределах возможностей. Убечь… Ей никуда от своей природы не убечь. Вспрыгнула на телегу и укатила.

– И больше не приезжала?

– Ну как не приезжала? Никотином еще не побалуете? Весьма душистый от него эффект.

– Угощайтесь, – Суворов протянул пачку, – забирайте всю.

– Я их перед сном буду пользовать. Для ароматизации мозгов и внушения им легкости.

– Так как? – подбодрил он старика.

– Приезжала, – сказал дедок, уже не дурачась. – Несколько раз, в одно и то же время, по первому снежку. Всё одна, а один раз, перед войной, с какой-то гражданкой в шляпе. Чудная шляпа такая, отродясь не видывал. А война началась, и всё…