Архив

– Есть смирно! – Антон живо представил, как безымянный стажер спросонья вскочил по стойке, долбанулся мизинцем на ноге обо что-нибудь тяжелое, но застыл натянутой струной, побагровел, молчал и терпел, часто моргая влажными глазами.

– Ладно, успокойся, ты не в казарме. Это полковник Зиноньев. Из Управления.

– Слушаю!

– С утра доставь мне этого парня на допрос, как его… Ну, которого по «Хрому» задержали.

– Так точно! Будет исполнено!

– И пожри что-нибудь перед сменой.

Стажер что-то лозунговал в телефон, но Антон уже сбросил звонок и снова посмотрел на время. Слишком рано, и опять не выспался. Пусть кровать жесткая, и отвердевшее постельное белье, не менянное уже пару месяцев, скомкалось в ногах и пованивает, а спать хочется настолько, что уже все равно где.

Антон вздохнул. Не суждено ему выспаться на этом свете, отоспится на том: вариться в котле у черта будет поудобнее и поприятнее, нежели на этой, обреченной сгореть в атомном огне планете.

Он принюхался. От него самого веяло прелым телом. Еще не так, как от бомжей, но близко и мерзко, чуть сладковато. Антон, не вставая, потянулся за кителем, засунул обратно в карман Лизины предсмертные записки, попытался отряхнуть грязь и какие-то крошки с плеч и погон, заметил пятна крови на рукавах, снова вздохнул. Чисти этот кусок ткани, не чисти – один хрен выглядеть будет потрепанным. Его уже таким выдали Антону в аккуратном целлофане заводской упаковки. А сам Антон, видимо, таким уже родился – потрепанным и невыспавшимся. И обреченным.

Бросил одежду обратно на пол, встал и ушел просыпаться под холодным душем, будто на прощание бросая фантому молоденькой девушки: «Я за тебя отомщу». Та ответила: «Согрей, мне так хочется жить», едва заметно улыбнулась и отвернулась к окну, наблюдать за улетающей стаей птиц.

Низкое здание морга торцом примыкало к главному корпусу больницы, из окон которого даже в это раннее утро торчали кисти рук с зажатыми между пальцами дымящимися сигаретами. Несколько способных передвигаться постояльцев стационара, одетых в тонкие рубахи, кучковались около подъезда и тоже затягивались раковыми палочками, пуская облачка сизого дыма. Один даже придерживался рукой за стойку капельницы, но продолжал курить: то ли играя в русскую рулетку со смертью, то ли уже сыграв: понимая, что один хрен он скоро сдохнет и переедет из восьмиместной палаты от своих туберкулезных и раковых соседей на тесную одиночную койку в холодильнике морга.

Неподалеку на непроваренных сочленениях труб набухают капли воды и, созрев, срываются вниз и звонко бьются о поверхность мутных луж, созданных такими же: зрелыми, вступившими на последний путь.

Антон, особо не надеясь, подергал ручку ржавой металлической двери. Заскрипеть она заскрипела, но сдвинулась только на миллиметр: расшатанный засов замка уперся в косяк. Ни звонка рядом, ни объявления с номером телефона, ничего – только металлическая табличка с наименованием заведения и крошащийся крашеный серый кирпич на фоне, покрытый цементной пылью, как в том наваждении про сотрясающийся под ударами ракет некогда процветающий южный город соседнего государства, в котором Антона пристрелили в упор.

Антон застучал ладонью по двери и вслушался: не принесет ли эхо изнутри шаркающие шаги.

Вместо этого тот самый сгорбившийся мужик в трениках («баба вытрясла с балкона накануне?») с соседнего подъезда, придерживаясь за штатив капельницы на колесиках, прохромал к Антону. Без толку делать вид, что не замечаешь этого очередного попрошайку, будто бы он, кряхтя, направляется не к тебе, а к кому-то другому. К тебе, именно к тебе, ведь больше никого вокруг в такую рань нет. Лучше ответь, а то сам сойдешь за аутиста.

– Граж… – Закашлялся, держась свободной рукой за живот в районе печени. – Гражданин начальник, сигаретки не найдется?.. – Его кисть и пальцы были покрыты какими-то давно поплывшими и выцветшими синюшными тюремными татуировками на облезлой, покрытой язвами коже.

– Не курю. Да и тебе не стоило бы…

Постоялец госпиталя («Или хосписа?..») снова закашлялся и схаркнул розовой мокротой прямо под ноги Антону:

– Да пошел ты… – Мотнул головой на дверь и табличку с надписью «Морг». – Туда тебе и дорога, падла. – Тяжко развернулся и поплелся к своим дружкам, таким же чахлым доходягам, мотая головой.

Только сейчас, разглядывая удаляющуюся сутулую фигуру, он заметил граффити на облезлой кирпичной стене морга: «Зачем ты живешь?» Мысленно ответить ему было нечего. Не то, чтобы отмщение за Лизу стало смыслом жизни, но маниакальности в его поступки добавило.

Антон постучал снова, и на этот раз изнутри донеслись звуки: чертыханья и шаркающие шаги по кафельному полу. Спустя секунду щелкнул несколько раз замок, и дверь резко открыл высоченный мужчина, облаченный в заляпанный застиранными пятнами крови бледно-белый халат и огромные желтые резиновые рукавицы до локтей. В тонких круглых очках, размывающих преломлением форму и даже цвет глаз, чуть седоватый, с неряшливой козлиной бородкой и с отпечатком раздражения на сухом лице.

– Вам чего?