— Ну, нынче суббота. День-другой — не повод для спора.
— Мистер Де Селби, — вкрадчиво встрял Мик, — очевидно, вы проводите различие в сказанном вами, и здесь имеется некоторая тонкость терминологии. Я чего-то не улавливаю.
Де Селби принял порцию снадобья, кою можно было б описать как основательную, и тут же на кротком лице его возникло выражение апокалиптической торжественности.
— Господа, — сказал он отсутствующим тоном, — я овладел временем. Время именуют событием, вместилищем, континуумом, ингредиентом Вселенной. Я в силах устранить время, свести на нет его видимый ход.
Задним числом Мику показалось забавным, что Хэкетт в этот миг глянул на часы, быть может — невольно.
— У меня время все еще идет, — прохрипел он.
— Ход времени, — продолжил Де Селби, — рассчитывается относительно движений небесных тел. Оные же как определители природы времени обманчивы. Время изучали и делали о нем заключения многие с виду трезвомыслящие мужи — Ньютон, Спиноза, Бергсон, даже Декарт. Белиберда постулатов относительности Эйнштейна — бесчестная и уж точно липовая. Он пытался сказать, что время и пространство не имеют истинного существования по отдельности и постигать их можно лишь совместно. Занятия, подобные астрономии и геодезии, человечество попросту сбивают с толку. Улавливаете?
Поскольку смотрел он на Мика, тот уверенно тряхнул головой, но решил, что стоит еще раз прилежно хлебнуть виски. Хэкетт хмурился. Де Селби подсел к столу.
— Соображение о времени, — сказал он, — в критериях интеллектуальных, философских или даже математических есть бессмысленность и занятие для халтурщиков. В подобных недостойных распрях какой-нибудь хлыщ от духовенства, обращаясь к понятиям вроде бесконечности или вечности, неизбежно вызывает у публики своего рода церебральную каталепсию.
Мик решил, что тут уместно что-нибудь сказать, сколь угодно глупое.
— Если время иллюзорно, как вы, судя по всему, предполагаете, мистер Де Селби, как же тогда выходит, что вот ребенок рождается, со временем превращается в юношу, затем в мужчину, далее в старика и наконец — в бессильного беспомощного калеку?
Легкая улыбка Де Селби знаменовала его возвращение к добродушному настрою.
— Вот вам еще одна ошибка в формулировке мысли. Вы сводите время к органической эволюции. Возьмем этого вашего ребенка, выросшего в мужчину двадцати одного года отроду. Допустим, вся его жизнь пройдет за семьдесят лет. У него есть лошадь, чья продолжительность жизни составит двадцать лет. Мужчина отправляется на верховую прогулку. Бытуют ли две эти сущности одновременно, однако в разных временных условиях? Не в три ли с половиною раза больше скорость времени для лошади, чем для этого человека?
Хэкетт насторожился.
— Так-так, — сказал он. — Жадина эта, щука, дорастает, говорят, до двухсот лет. Какое тогда у нас выходит временнoе соотношение, если поймает ее да убьет пятнадцатилетний парнишка?
— Сами и посчитайте, — любезно ответил Де Селби. — Расхождения, несоответствия, непримиримости — они всюду. Бедняга Декарт! Пытался свести все происходящее в мире природы к шифру механики, кинетики — но не динамики. Любое движение предметов получалось круговое, он отрицал возможность пустоты и утверждал, что вес существует независимо от сил тяготения.
— Труды этого человека, — встрял Мик, — может, и ошибочны в некоторых выводах, однако направляла их его абсолютная вера в Господа Всемогущего.
— Бесспорно. Я лично не сбрасываю со счетов существование высшей силы
— Угостите нас еще этим напитком, будьте любезны, — сказал Хэкетт. — Виски с теологией не несовместимо, в особенности волшебное, которое древне и при этом недельной давности.
— Разумеется, — сказал Де Селби, поднялся и щедро нацедил в три фужера. Сев на свое место, вздохнул. — Вы, люди, — сказал он, — должны прочесть все работы Декарта, сначала хорошенько выучив латынь. Декарт — великолепный пример слепой веры, оскверняющей интеллект. Он знал Галилея, разумеется, соглашался с его поддержкой теории Коперника, что Земля вращается вокруг Солнца, и вообще-то корпел над трактатом в пользу этой теории. Но узнал, что инквизиция объявила Галилея еретиком, и быстренько рукопись свою припрятал. Говоря нашим с вами современным жаргоном, сдрейфил. И смерть его тоже оказалась донельзя нелепой. Чтобы обеспечить себе корку хлеба, он согласился трижды в неделю в пять утра навещать королеву Кристину Шведскую — учить ее философии. В пять утра, в тамошнем климате! Это его и добило, конечно. Знаете, сколько ему было лет?
Хэкетт только что прикурил сигарету, никого не угостив.