Семья Карузо не имела никаких средств, а потому, чтобы содержать завод, они вынуждены были отказывать себе во всем. Понятно, что завод велся очень скромно, кормили лошадей скудно, наездника не было, а потому и результатов не было получено никаких. Вскоре выяснилось, что лучшую кобылу Желанную-Потешную надо продать, дабы на вырученные деньги содержать несколько лет остальных лошадей. Желанную-Потешную купил великий князь для своего Дубровского завода, и там она дала замечательный приплод. Устройство завода при тех скудных средствах, которыми располагали Карузо, было большой ошибкой, но не будем за это строго судить Сергея Григорьевича: он был страстным любителем лошади и хотел сам творить, создавать лошадей и быть коннозаводчиком. Однако ему пришлось убедиться в невозможности дальнейшего ведения завода, и тогда завод был почти целиком распродан. Это была трагедия для С.Г. Карузо, но ему пришлось смириться, и он перенес этот удар судьбы. Жить без лошадей он не мог, а потому все же оставил себе трех кобыл – Мечту, Потешную 3-ю и Брунгильду. От этих кобыл он отвел маленький завод, который принадлежал ему почти до самой смерти. Это был уже его завод, а не отца, и лошади, в нем рожденные, внесены в заводские книги как лошади С.Г. Карузо. Подробно о коннозаводской деятельности Карузо я скажу ниже и дам описание лошадей его завода, которых я хорошо знал. А пока продолжу рассказ о его жизни.
Положение его было упрочено: он состоял на государственной службе, получал определенное жалованье и по 500 рублей за каждый отредактированный им том «Заводской книги русских рысаков». Карузо мог продолжать свои работы, не думая о завтрашнем дне. Жизнь Сергея Григорьевича мало-помалу вошла в определенную колею и текла довольно мирно и однообразно. Летом он обыкновенно жил безвыездно в Егоровке, посещал Дубровский завод и оттуда заезжал ко мне на Конский Хутор, а зиму проводил в Одессе у своей тетушки, где имел скромную комнату в богатом доме княгини Лобановой-Ростовской. Этот дом когда-то принадлежал одесскому миллионеру Ралли, на дочери которого был женат князь Лобанов-Ростовский. Лобановы жили всегда в Петербурге или за границей, и большой особняк в Одессе стоял пустой. Тетушка Карузо была в дальнем родстве с княгиней и заведовала этим домом. Там я провел много счастливых часов в беседах с С.Г. Карузо. Раз или два в год Карузо ездил в Петербург по делам службы и на заседания комиссии по изданию заводских книг для разрешения всевозможных спорных вопросов по генеалогии, и тогда он останавливался у Путилова, в маленькой квартире на Знаменской улице.
С Путиловым Карузо был очень дружен, и эти отношения сохранились на всю жизнь. Кроме Путилова, у Карузо было еще несколько друзей. Прежде всего следует упомянуть Ф.Н. Измайлова, которому Карузо был обязан своей карьерой. Измайлов его искренне любил, уважал за честность и неподкупность и ценил как выдающегося знатока породы. Карузо отвечал ему тем же. Их отношения омрачились лишь в последние годы: они разошлись во взглядах на ведение Дубровского завода, главным образом на значение Бычка. Это расхождение имело глубоко принципиальный характер, и в нем не было ничего личного. Внешне отношения остались прежними, хотя в них и чувствовался уже известный холодок.
Дружба Карузо с известным в свое время коннозаводчиком Г.Д. Яньковым возникла на почве преклонения Карузо перед составом завода и коннозаводской деятельностью Янькова. Личное знакомство почтенного старца Янькова с юным Карузо только укрепило эти узы. Они вели обширную переписку, ныне этот архив находится у меня. В переписке отражено, как сердечно относился Карузо к Янькову и какое, порой преувеличенное, мнение он имел о значении яньковского завода. Но ближе всех Карузо был все же к К.К. Кнопу. Единственный раз в жизни мне пришлось наблюдать совершенно бескорыстную дружбу двух людей – именно такими были отношения Кнопа и Карузо. Было что-то трогательное и особенно задушевное в этих отношениях как с той, так и с другой стороны, дружба эта была идеалом прочности, сердечности и красоты.