Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России

Киру, последнюю дочь Каши, рожденную в заводе Шибаева, я видел в Аргамаковке под матерью в тот год, когда купил там Кашу. Отцом Киры был Несносный, резвый, но не классный сын Нежданного. Кира была бурой масти. Потом я видел ее у Ползикова в Москве, когда она бежала, а после потерял ее след. Пока была жива Каша, Кира меня не интересовала, так как у нее не было класса и она была худшей дочерью Каши: короче матери, без ее классических линий, без ее благородства и породности. Когда пала Каша и выяснилось, что ее единственная рожденная у меня дочь Калифорния не жеребится, я стал разыскивать Киру. Ползиков продал ее какому-то лихачу, и следы кобылы затерялись в многолюдной, шумной Москве. Утратив надежду ее отыскать, я как-то случайно сказал об этом Г. М. Сушкину, а он моментально ответил: «В два счета найдем». Я подумал, что это обычное хвастовство, и промолчал. Каково же было мое удивление, когда через несколько дней Сушкин приехал ко мне утром в «Славянский базар», по обыкновению с иголочки, но фатовато одетый, и пригласил меня ехать смотреть кобылу. Я пил кофе и предложил Сушкину присоединиться, но он от кофе отказался, и ему был подан чай. Сушкин был сыном разорившегося купца, знал всю спортивную Москву, цыганский мир (его мать была цыганка) и мир лошадиной торговли. У него был весьма разнообразный круг знакомств. Его главной профессией стало комиссионерство. Кроме того, он служил на бегу судьей. Его отец когда-то имел рысистый завод, призовую конюшню и состоял членом Московского бегового общества. К детям таких разорившихся лиц беговое общество всегда относилось внимательно и поддерживало их материально. Это стало своего рода традицией. Сушкин был очень ловкий человек и превосходный комиссионер, готовый услужить каждому. Он отличался превосходным характером – всегда был весел и жизнерадостен. За всё за это его любили. Многие называли просто Гриша. И вот я вместе с Гришей Сушкиным вышел на Никольскую улицу. Здесь и на соседней Ильинке билось сердце торговой Москвы, царило большое оживление, шла бойкая торговля, совершались многомиллионные сделки. Сушкин то и дело раскланивался со знакомыми коммерсантами и дельцами. С каким-то особым смаком он сообщал мне: это – биржевой маклер такой-то, состояние свыше двух миллионов, это – купец из Орехово-Зуева, в больших миллионах, и т. д. Стоял такой погожий день, что я решил пройтись, и мы медленно двинулись вверх по Никольской. На Театральной площади знакомый лихач, увидев Гришу, тронул своего рысака, собрал его кольцом, проехал мимо нас тротом и, раскланявшись с Сушкиным, произнес: «Прикажете прокатить, Григорий Михайлович?» Мы сели и понеслись по узким, залитым осенним солнцем улицам Москвы куда-то в Садовники, где квартировал лихач, которому принадлежала Кира. Когда мы подкатили к небольшому домику, нас встретил хозяин, красивый, еще сравнительно молодой мужчина. Очевидно, Гриша предупредил, что я приеду с ним, и нас ждали: во дворе было чисто выметено, собака загнана в будку, куры в сарайчик – словом, красота и порядок. «Ну, хозяин, покажите кобылу», – сказал я лихачу. Он скрылся в небольшой конюшне и через несколько минут вывел некрупную, вершков трех, бурую кобылу, очень отметистую, раскормленную и с забинтованной ногой. Я осмотрел Киру: она была похожа на мать, но всего было меньше, чем у матери, и все было излишне округлено. Гриша по должности комиссионера счел нужным тут же шепнуть мне: «Кобыла замечательная – прямо просится к Телегину в завод!» Я спросил цену, и за 475 рублей кобыла была куплена. Гриша получил свои десять процентов и, пряча купюры в карман, приговаривал: «Люблю получать деньги!»

Кира дала у меня в заводе выставочных по себе лошадей, но ни одной резвой. Это меня мало огорчало: в то время правильную, дельную, капитальную и красивую рысистую лошадь можно было безо всяких хлопот продать не дешевле, а иногда и дороже, чем резвого двухлетка, и таких лошадей охотно брали и платили за них тысячи купцы и охотники из Шуи, Орехово-Зуева и Иваново-Вознесенска.

Сын Киры Кречет (от Горыныча) был поразительно хорош по себе. То же следует сказать и про Корвета. Третьим ее приплодом стала рыжая дочь Петушка, которую я назвал Касперовкой в честь имения отца. Касперовка была отметиста и к тому же имела белое пятно под брюхом, так что могла смело сойти за рыже-пегую. Эта кобыла сейчас находится в губернском заводе Орловской губернии. В 1916 году Кира прохолостела, а данная ею в 1917 году кобыла Каска убилась после революции. О дальнейшем приплоде Киры не сообщаю, так как он появился уже в революционное время, о котором я вообще избегаю говорить.

Мне остается сказать о последней и лучшей кобыле, купленной мною в 1911 году, – об Урне. Но прежде объясню причины, побудившие меня взять в аренду из завода О. П. Кулешовой двух заводских маток – Альфу и Вербену.