Архив Шерлока Холмса. Сыскная полиция (сборник)

История эта заканчивается под всеобщие аплодисменты. Инспектор Уилд, покурив немного в задумчивости, устремляет взгляд на хозяина и говорит следующее:

— А у меня занятный случай был с Файки, которого осудили за подделку облигаций Юго-Западной железнодорожной компании… На днях это было… Что? Хотите услышать? С удовольствием расскажу.

До меня дошли сведения, что Файки с братом открыли свое дело, вон там, — и инспектор делает неопределенный жест, который может означать любое место на суррейской стороне Темзы. — Они скупали подержанные экипажи. Так вот, как я ни старался добраться до него, чего только не пробовал — все впустую. Наконец, я под вымышленным именем написал ему письмо, что, мол, хочу продать ему лошадь и легкий экипаж, заеду завтра, чтобы он мог их осмотреть и назначить цену. Много я не возьму, написал я, сговоримся по обычной цене. Потом мы со Строу съездили к одному моему приятелю, который занимается прокатом лошадей и экипажей, и взяли у него на день хорошую коляску. Не коляска, а загляденье. Настоящий шикарный выезд! Ну, захватив по дороге другого моего знакомого (не из полиции), направились мы к Файки. Там оставили моего товарища в коляске рядом с пабом, чтобы он за лошадью присмотрел, значит, а сами пошли в мастерскую, которая была чуть дальше по улице. Заходим, видим — там несколько молодцов работают, и все здоровые, как на подбор. Гляжу я на них и думаю: нам с ними никак не совладать, слишком уж их много. Нужно как-то нашего голубка выманивать на улицу. Ну, я и спрашиваю: «Мистер Файки на месте?» — «Нету его». — «А скоро должен быть?» — «Вряд ли». — «Понятно. А брата его случайно здесь нет?» — «Я его брат и есть». — «Очень хорошо, понимаете, какая штука выходит. Я вчера послал ему письмо, что хочу продать коляску. Специально ради этого приехал, а его, оказывается, нет на месте». — «Нету его, что я могу поделать? Но вас ведь не затруднит в другой раз заехать, не так ли?» — «Вообще-то затруднит. Мне нужно продать товар, и я не собираюсь растягивать это дело. Может быть, найдете все-таки своего брата?» Сначала он сказал, что нет, не найдет, потом, что вряд ли, а потом: «Пойду попробую». Поднялся он наверх, там что-то вроде второго этажа было, и через минуту спускается мой красавчик, без сюртука в рубашке одной.

«Похоже, — говорит он, — вы и впрямь сильно торопитесь». А я: «Да, в самом деле, я действительно очень тороплюсь, так что, думаю, не пожалеете вы, что со мной связались. Товар вам светит первосортный, и по смешной цене». — «Вообще-то, — продолжает он, — я прямо сейчас не готов покупать. А где коляска-то ваша?» — «Так на улице дожидается, где ж ей еще быть? Давайте пойдем, посмотрим». В общем, подозрений я у него не вызвал, поэтому мы вышли на улицу. И знаете, что тут произошло? Ни за что не догадаетесь. Когда мой друг (который в управлении колясками смыслит не больше дитяти малого) пустил лошадь рысью по улице, чтобы показать ее в ходу, лошадь понесла! Я такой гонки в жизни не видел.

Потом, когда жеребец наконец успокоился и коляска остановилась, мы принялись за осмотр. Файки несколько раз обошел вокруг коляски с видом важным, как судья, ну и я, понятное дело, не отставал. «Ну, так что, сэр? — спрашиваю. — Как видите, товар стоящий!» — «Да, в общем, неплохо смотрится», — отвечает он. «Еще бы! — поддакиваю я. — Да вы на лошадь только взгляните, — это я заметил, что он на нее как раз смотрит. — Ей еще и восьми нет!» — говорю и поглаживаю ей передние ноги с таким видом, будто всю жизнь только то и делаю, что лошадьми занимаюсь, хотя, провалиться мне на этом месте, сэр, если в мире сыщется хоть один человек, который хуже разбирается в лошадях, чем я! «Еще и восьми нет, да?» — переспрашивает он. «Нет и восьми», — повторяю. «Ну что ж, — говорит, — хорошо. Сколько вы просите?» — «Торговаться я не хочу, за все вместе двадцать пять фунтов!» — «Недорого!» — соглашается он, а сам ко мне присматривается. Я ему: «Видите? Я же вам говорил, что не пожалеете. Ну ладно, не будем толочь воду в ступе. Я хочу продать и цену свою назвал. Чтоб вы меньше сомневались, могу половину суммы взять сейчас наличными, а за вторую половину принять чек». — «Да, это не дорого», — повторяет он, а я ему: «Конечно же, не дорого. Да вы садитесь, попробуйте сами, как она в ходу, что б у вас последние сомнения отпали. Давайте, попробуйте!»

Садится он, значит, в коляску, и мы тоже садимся вместе с ним. Едем по той дороге, где в одном пабе у окна сидит железнодорожный клерк, который должен его опознать. Но клерк засомневался и не смог точно сказать, он это или не он… Почему? Потому что Файки наш бакенбарды сбрил. «Неплохая лошадка, — говорит он. — Рысью недурно идет. Да и у коляски ход мягкий». — «Кто бы сомневался! — замечаю. — Ну да ладно, мистер Файки. Не хочу больше отнимать ваше драгоценное время, поэтому скажу начистоту. Я — инспектор Уилд, и я вас арестовываю». — «Что-что?» — даже растерялся он. «Все верно, вы не ослышались», — подтверждаю. «Ах, чтоб тебя разорвало!» — только и смог промямлить он.

Поверите ли, я еще никогда не видел, чтобы человек так удивлялся. «Надеюсь, сюртук хоть разрешите мне надеть?» — спрашивает он. «Конечно», — разрешаю, а он тогда мне: «Так он у меня на работе остался, давайте вернемся». — «Ну уж нет, — возражаю я, — сегодня я уже там был, и нету у меня никакого желания туда возвращаться. Давайте-ка лучше пошлем кого-нибудь за ним». В общем, понял он, что затея эта у него не выгорит, поэтому послал кого-то за своим пальто, когда его принесли, надел, и мы преспокойненько и с удобством доставили его в Лондон.

Когда это воспоминание еще живо обсуждается, несколько офицеров предлагают своему коллеге с гладким, свежим и странно простодушным лицом рассказать «историю про Мясника».

Офицер с гладким, свежим и странно простодушным лицом, бесхитростно улыбаясь, мягким, вкрадчивым голосом начинает рассказывать:

— Лет шесть назад в Скотленд-Ярд сообщили, что на одном из оптовых складов в Сити происходят крупные хищения батиста и шелка. Нам поступило указание разобраться, что там происходит, и Строу, Фендолл и я приступили к работе.

— Что же, вы, получив указание, — интересуемся мы, — устроили у себя нечто вроде совещания кабинета министров?

Гладколицый офицер доверительным голосом отвечает:

— Да-да, так и было. Мы долго совещались, обговаривали все, до мелочей. Было известно, что скупщики продавали товар по явно заниженной цене, намного дешевле, чем если бы он попадал к ним честным путем. Они содержали два собственных магазина, перворазрядных заведения, один в Вест-Энде, второй — в Вестминстере. Мы долго за ними наблюдали, обхаживали со всех сторон, и в конце концов нам удалось выяснить, что краденый товар сбывается в небольшом трактире в районе Смитфилда, недалеко от церкви Святого Варфоломея. Туда складские грузчики, они же воры, везли украденное, и там договаривались о встречах с посредниками. В этом трактире в основном останавливались приезжие деревенские мясники, не сумевшие устроиться в городе, и мы решили — ха-ха-ха! — что я сам наряжусь мясником и поселюсь там!

Чтобы поручить это задание именно этому офицеру, нужно было обладать поистине гениальным чутьем, потому что он был буквально создан для этой роли. Даже рассказывая об этом, он превратился в засаленного, сонливого, робкого, недалекого, бесхитростного и доверчивого молодого добрякамясника. Когда он пригладил волосы, они стали выглядеть так, словно он смазал их почечным салом, а щеки его заблестели, как у человека, привычного к мясной пище.

— Так вот, я — ха-ха-ха! (смешок глуповатого молодого мясника) — вырядился, как мясник, собрал кое-какие вещи в узелок и иду, значит в трактир. Там спрашиваю, есть ли у них свободные комнаты. «Есть, — отвечают, — милости просим». Выделили мне спальню, вселился я и стал наблюдать. В заведении этом было полно людей, постоянно кто-то входил, кто-то уходил. Сначала один меня спросил: «Вы, молодой человек, из деревенских?», потом второй, я им отвечал: «Да, — говорю, — из Нортгемптоншира я. Неуютно мне тут как-то, знакомых нет, Лондона я совсем не знаю, а это такой большущий город». — «Да, в самом деле, Лондон — большой город», — говорят они. «Да огромадный просто! — повторяю. — Я вообще первый раз в жизни в таком городе очутился-то. У меня от него голова кругом идет!» — ну и так далее.

Когда кто-то из мясников, которые жили там, узнал, что мне нужно место, мне сказали: «Мы тебя пристроим куда-нибудь», и стали они возить меня по разным местам. Куда только они меня ни таскали: Ньюгейтский рынок, Ньюпортский рынок, Клер, Карнаби, в общем, объездили весь город. Только оклад, который там предлагали, меня, видите ли, не устраивал — хаха-ха! — ничто мне не подошло. Поначалу кое-кто из завсегдатаев того трактира относился ко мне с подозрением, поэтому при общении со Строу и Фендоллом мне приходилось вести себя очень осторожно. Иногда я, выходя на улицу, останавливался перед витриной какого-нибудь магазина, якобы на товар поглядеть, а сам в это время незаметно по сторонам смотрел и несколько раз замечал неподалеку своих соседей по трактиру. Но в таких вещах у меня опыта побольше было, чем они думали, поэтому я позволял им идти за собой ровно столько, сколько это было нужно или удобно мне, иногда довольно долго, а потом неожиданно разворачивался и кричал: «О, это вы? Как мне повезло, что я вас встретил! Этот Лондон — такое место, я, похоже, опять заблудился». После чего мы все вместе возвращались в наш трактир и — ха-ха-ха! — садились выкурить по трубке.

О, они там очень заботливо ко мне относились, это уж точно. Пока я там жил, обычным делом стало, чтобы кто-нибудь выводил меня в город и показывал Лондон: тюрьмы, Ньюгейт. Когда мы вокруг Ньюгейта ходили, я остановился у того места, где грузчики груз свой складывают, и спрашиваю: «Боже, так это здесь преступников вешают? Надо же!» — «Господи, ну и простофиля, — засмеялись они. — Нет, это не то место. — И показали мне настоящую виселицу. — Вот, — говорят, — то место. Надеемся, запомнил?» Я сказал, что постараюсь запомнить… Когда мы вот так ходили, мне нужно было все время быть начеку, чтобы никто из полицейских меня не увидел и не подошел, потому что, если бы кто-нибудь со мной заговорил, меня бы за минуту раскрыли. Но, к счастью, ничего такого не случилось, и все шло спокойно, хотя поддерживать связь со своими мне было очень трудно.

Краденый товар, который привозили складские сторожа в трактир, всегда продавался в небольшой задней комнате. Очень долго мне никак не удавалось пробраться в ту комнату или хотя бы увидеть, как это происходило. Несколько раз, пока я с самым невинным видом сидел в буфете у камина и покуривал свою трубочку, я слышал, как люди, которые из той комнаты выходили, тихонько спрашивали у хозяина: «А это кто такой? Что это он тут околачивается?» — «Кто? Это? — отвечал им хозяин. — Да Господь с вами, это — ха-ха-ха! — просто паренек из деревни, зеленый совсем. Мясником устроиться хочет, но все никак себе место не подыщет. Уж на него-то можете не обращать внимания». В общем, со временем они так ко мне привыкли, так привыкли считать меня зеленым юнцом, что я уже мог, как и все остальные, входить в ту комнату, и на меня никто уже не обращал внимания. Один раз я присутствовал при том, как была продана партия отличного батиста на целых семьдесят фунтов, украденного со склада на Фрайдей-стрит. После каждой такой сделки они устраивали что-то вроде небольшой пирушки, горячий ужин или обед, ничего особенного, но меня иногда тоже звали. «Давай, мясник, налетай! Угощайся», — приглашали они меня, что я и делал. За столом языки у них развязывались, они начинали обсуждать сделку, и тогда уж я держал ушки на макушке, потому что в такие минуты можно было узнать все, что только может интересовать нас, сыщиков.

Так продолжалось десять недель. Все это время я жил в той таверне и наряд мясника снимал, только когда ложился спать. Наконец, когда я выследил семерых воров и привел их в порядок (это у нас выражение такое, означает оно: выяснил, чем они занимаются, где воруют, как проходят кражи, ну и так далее), мы поговорили со Строу и Фендоллом, и в назначенное время в трактире была проведена облава и аресты. Офицеры, когда ворвались туда, первым делом взяли за воротник меня, специально, чтобы никто из настоящих воров ничего на мой счет не заподозрил. Когда на меня надевали наручники, хозяин трактира закричал: «Его-то хоть не трогайте! Это всего лишь мальчишка деревенский, он и воды не замутит». Но они все равно — ха-ха-ха! — скрутили меня и даже сделали вид, что обыскали мою комнату, где, правда, ничего не нашли, кроме старой скрипки, принадлежавшей хозяину. Я понятия не имею, как она туда попала, но когда ее показали хозяину, его отношение ко мне тут же изменилось. «Это же моя скрипка! Так этот мясник — вор! В тюрьму его за кражу музыкального инструмента!»

Однако того человека, который воровал товар на Фрайдей-стрит, арестовать не удалось. До этого он по секрету сказал мне, что заподозрил что-то неладное, когда полиция задержала кого-то из их теплой компании, и собирается делать ноги. Я тогда спросил у него: «И куда же вы собираетесь податься, мистер Шефердсон?» — «В “Заходящую луну”, мясник, — ответил он, — на Коммершел-роуд. Это тихое заведение, залягу там на какое-то время. Назовусь Симпсоном, по-моему, это фамилия тихая, неприметная. Может, навестишь меня как-нибудь там, а мясник?» — «Обязательно навещу!» — пообещал я, и, разумеется, собирался это сделать, его же тоже нужно было брать! На следующий день я с еще одним офицером отправился в «Заходящую луну» и в буфете спросил, не знает ли кто Симпсона. Мне указали его комнату наверху. Поднимаемся мы, значит, наверх, а тут он через перила перевешивается. «Мясник, ты, что ли?» — спрашивает. «Я, — отвечаю. — Ну что, как устроился?» — «Отлично, — говорит. — А кто это там с тобой?» — «Да так, парень один. Приятель мой», — отвечаю. «Тогда проходите, — зовет он. — Другу мясника я так же рад, как самому мяснику!» Так я познакомил с ним своего друга, вместе мы его и арестовали.

Вы себе не представляете, сэр, какое это было зрелище, когда на суде они наконец узнали, что я никакой не мясник. Когда было первое слушание и дело отложили, меня не вызывали. Но на второе слушание вызвали, и когда я в полной полицейской форме вышел давать показания, на скамье подсудимых все обомлели. Когда они поняли, как их провели, поверьте, раздался настоящий стон!

В Олд-Бейли, где проходил суд, мистер Кларксон, которого им назначили адвокатом, все никак не мог взять в толк всю эту историю с мясником. Он-то думал, что речь идет о настоящем мяснике. Когда адвокат обвинения заявил: «А теперь, господа, я вызываю офицера полиции», — имея в виду меня, мистер Кларксон говорит: «Опять офицера полиции? Зачем нам очередной офицер? Мы уже достаточно их послушали. Теперь я хочу увидеть мясника!» Пришлось ему, сэр, довольствоваться мясником и полицейским в одном лице. Из семи арестованных пятерых признали виновными, некоторых из них отправили на каторгу. Хозяина шикарного магазина в Вест-Энде засадили.

На этом история мясника заканчивается.

Закончив рассказ, простоватый мясник снова превращается в гладколицего сыщика. Но ему доставили такое удовольствие воспоминания о том, как воры водили его на прогулки по Лондону, когда он прикидывался невинной овечкой, что он и позже нет-нет, да и вставлял в разговор с простоватым мясницким смешком: «Боже, так это здесь преступников вешают? — спрашиваю. — Надо же!» А они мне: «Нет, вот то место.

Господи, ну и простофиля!»

Уже довольно поздно, скромные гости начинают беспокоиться, что уже надоели нам своими рассказами и собираются уходить, когда похожий на отставного солдата сержант Дорнтон, оглядевшись, с улыбкой говорит:

— Пока мы не ушли, сэр, может быть, вам будет любопытно послушать о приключениях одной дорожной сумки. Это не длинная история, но, по-моему, презабавная.

Мы были рады послушать про дорожную сумку, наверное, не меньше, чем мистер Шефердсон, увидев в «Заходящей луне» фальшивого мясника. Сержант Дорнтон продолжил:

— В 1847 меня отправили в Чатем разыскать некоего Мешека. Этот еврей промышлял тем, что собирал у молодых людей с хорошими связями (в основном в армии) векселя якобы для дисконта, и с ними скрывался.

Когда я приехал в Чатем, Мешека там не оказалось. Все, что мне удалось о нем узнать, это то, что он куда-то уехал — возможно, в Лондон, — и у него с собой дорожная сумка.

Тогда я последним поездом из Блэкуолла вернулся в город и стал спрашивать о пассажире-еврее с дорожной сумкой.

Вокзальная контора была закрыта, потому что поздно уже было, и на всем вокзале оставалось всего два-три носильщика. Разыскивать на Блэкуоллской линии, которая тогда вела к одной большой военной базе, еврея с дорожной сумкой было все равно что пытаться найти иголку в стоге сена. Но случайно выяснилось, что один из этих носильщиков как раз доставлял какому-то еврею дорожную сумку до определенного постоялого двора.

Понятное дело, я отправился прямиком в тот постоялый двор, но оказалось, что он всего лишь на несколько часов оставлял там свой багаж, потом забрал его и уехал на кебе. Я задал там пару вопросов, которые посчитал уместными, поговорил про Мешека с носильщиком и в результате обзавелся описанием… его дорожной сумки. На одной стороне этой сумки шерстяными нитками был вышит зеленый попугай, сидящий на жердочке. То есть попугай этот являлся особой приметой… его дорожной сумки.

По этому попугаю я и проследил маршрут передвижения Мешека: Чатем, Бирмингем, Ливерпуль, Атлантический океан. В Ливерпуле я сдался. Он уплыл в Соединенные Штаты, поэтому я оставил надежду его найти и выбросил из головы и его, и дорожную сумку.

Спустя много месяцев, почти что через год, в Ирландии был ограблен банк. Преступник, некто доктор Данди, взял семь тысяч фунтов и с этими деньгами уехал в Америку, откуда несколько из украденных банкнот вернулись обратно в Англию. Предполагалось, что он купил себе ферму в Нью-Джерси, но это хозяйство, если организовать дело с умом, можно было у него забрать и продать, чтобы вернуть деньги тем, кого он обворовал. С этой целью меня и отправили в Америку.

Приплыл я в Бостон, оттуда поехал в Нью-Йорк. Там выяснил, что не так давно он обменял нью-йоркские кредитные билеты на кредитные билеты Нью-Джерси и положил их в банк в Нью-Брансуике. Чтобы взять этого доктора Данди, его обязательно нужно было выманить в штат Нью-Йорк, но, как оказалось, это не так-то просто сделать, и потребовалось проявить немалую хитрость. Один раз назначенная встреча сорвалась. Я подстроил второй повод встретиться, и он уже сам назначил время для встречи со мной и еще одним офицером из Нью-Йорка, но тут дети у него заболели корью. И все же наконец-то он приплыл на пароходе, ну тут я его под белы ручки — и в «Гробницу». Это тюрьма нью-йоркская так называется.

Вы, вероятно, слыхали о ней, сэр?

Редакторское подтверждение получено.

— На следующий день утром я пришел в «Гробницу», чтобы послушать, как его будет допрашивать мировой судья. И вот, проходя через кабинет судьи и осматривая по дороге помещение (есть у нас такая привычка), я случайно замечаю в углу… дорожную сумку.

И что, вы думаете, я увидел на этой сумке? Вы не поверите — зеленого попугая на жердочке, большого, чуть ли не в натуральную величину! «Эта дорожная сумка с зеленым попугаем на жердочке, — сказал я, — принадлежит английскому еврею по имени Аарон Мешек и никому больше!» Слово даю, нью-йоркские полицейские от удивления рты разинули. «Откуда вам это известно?» — спросили они. «Уж я с этой птичкой хорошо знаком, — ответил я. — Дома я гонялся за этим попугаем так, как не гонялся ни за кем другим!»

— И это действительно оказалась сумка Мешека? — покорно спросили мы.

— А то как же! Его, чья ж еще. Оказалось, что он в то же самое время сидел в этой же самой тюрьме по какому-то другому делу. Но и это еще не все! Выяснилось, что в этой дорожной сумке лежали кое-какие вещи, доказывающие его непосредственную связь с тем делом, из-за которого я за ним безуспешно гонялся по всей Англии!

Вот такие удивительные совпадения и вот такие необычные способности сыскной полиции — эта важнейшая ветвь государственной службы. Способности, усиливающиеся и оттачивающиеся на практике, позволяющие чувствовать себя уверенно в любых ситуациях и противостоящие каждой новой уловке, какую только может измыслить извращенная человеческая изобретательность. Чтобы суметь распознать каждое подобное «нововведение», недреманным оком, всегда готовые к действию, офицеры эти изо дня в день, из года в год, наблюдают за возникновением все новых способов обмана и мошенничества, на которые столь щедры английские плуты и пройдохи. В залах судов материалы тысяч историй, подобных тем, о которых было рассказано (зачастую удивительных и захватывающих), укладываются в короткую сухую фразу: «На основании полученной мною информации я сделал то-то и то-то». Но подозрение, основанное на внимательном изучении обстоятельств и целой цепочке умозаключений, должно было пасть на правильного человека, а правильного человека нужно было выследить и задержать, где бы он ни находился, и что бы он ни предпринимал для того, чтобы этого не произошло. Он найден, задержан и предстал перед судом. Этого достаточно. Получив информацию, я, офицер полиции, сделал свое дело и, согласно заведенной традиции, больше ничего не говорю.

Мало кто имеет возможность наблюдать, как разыгрываются эти шахматные партии, в которых вместо фигур — живые люди, и нигде не найти их записи. Интерес игрока поддерживается самой игрой. Правосудие довольствуется ее результатами. Если сравнивать великое с малым, представьте, как Леверье или Адамс объявляет, что на основании полученных сведений открыл новую планету, или Колумб сообщает своим современникам, что на основании полученных им сведений он открыл новый материк. Так и сыщики: они объявляют, что раскрыли новое преступление или разыскали старого правонарушителя, но работа, которая за этим стоит, скрыта от глаз публики.

И вот в полночь наша интересная и познавательная встреча заканчивается. Но завершением вечера стало одно любопытное событие, которое произошло уже после того, как сыщики покинули нас. Самый бдительный из наших гостей, тот самый офицер, который лучше всех знаком с щипачами, обнаружил, что по дороге домой ему обчистили карманы!