Архив шевалье

Публика воспринимала официанток как неотъемлемую часть процесса поглощения пива. С ними перебрасывались шутками, успевали поинтересоваться всевозможными подробностями личной жизни, а иногда находился ловелас, который фривольно чмокал красавиц в тугую щеку или даже ловчился приложиться губами в область шеи, поближе к заветным округлостям.

Те достойно принимали ухаживания или, если того требовала ситуация, находили возможность тактично увернуться от назойливого клиента. При этом они продолжали безукоризненно выполнять свою нелегкую работу: без всякой записи запоминали заказ каждого клиента, отмечая количество выпитого им пива стремительным карандашным штрихом на картонной подложке под кружкой, которая обменивалась на полную ровно в ту секунду, когда янтарная полоска пива окончательно исчезала под осевшей на дно пеной…

Именно одну из таких див, тащивших гору пустых кружек, и ухватил за локоть Якобсен. Он развернул ее к себе и, обхватив своими длиннющими руками, сумел дотянуться влажными губами до лица.

– Привет, Грета! – неистово орал профессор, стараясь перекрыть мощный гул переполненного зала. – Нам надо поговорить!

– Со мной? – игриво улыбнулась официантка, но при этом выставила гору кружек так, чтобы не позволить профессору еще раз облизать лицо.

– С ним! – кивнул Якобсен на Каленина. – Мы сядем там… – Профессор показал куда-то наверх. – И принеси нам водки.

…В маленькой уютной комнатке оказалось на удивление тихо. Единственное, что мешало и создавало дискомфорт, так это стойкий запах табачного дыма, который проникал, казалось, через пол и туманил свет ламп, и без того не очень ярких.

– Это все Вилли, – начал свой рассказ Якобсен. – Брат Германа. Во время войны он был заместителем начальника Бухенвальда – это концлагерь.

– Слышал! – мрачно отреагировал Беркас.

– Всю эту историю с использованием Германа в качестве пластического хирурга придумал он. Сначала речь шла только о нем самом. Вилли, конечно, понимал, что брат ему не откажет, так как, попадись он к русским, те, в приступе благородной ярости, шлепнули бы его на месте без всяких колебаний. Но потом Вилли, видимо, поразмышлял и придумал чудовищную по своим последствиям аферу: он создал целый синдикат желающих поменять свою внешность. И в партнеры взял своего приятеля Бруно Мессера, который имел за спиной много неприятных историй с евреями на территории Польши и Западной Украины.

– Мессера? – механически переспросил Каленин.

– Ну да! Вы, конечно же, слышали об этой бестии. Тогда его звали именно Бруно Мессер. Полагаю, теперь у него другое имя… Они пообещали Герману хорошо заплатить, намекнув, что имеют доступ к так называемой «кассе Бормана»[16].

– Деньги партии?

– Именно! Те самые, что не найдены до сих пор! К тому же они брали деньги со всех участников этого страшного проекта. Каждый отдавал кучу золота, драгоценностей – короче говоря, все то, что было награблено этими людьми. Я даже говорить не берусь о происхождении всего этого… этих колец, камней, золотых слитков. Герман рассказывал, что видел полный чемодан этого… горя людского. Он говорил, что его тошнило от трупного запаха… Даже кожа этих ублюдков, которую он резал и штопал, пахла смертью…

Якобсен решительно выдохнул, опрокинул в себя полстакана водки и, сморщившись, занюхал выпитое куском хлеба.

– Выпей! – сипло выговорил он. – Надо обязательно выпить.

– Потом… А как он вам все это рассказывал? Он же…

– Да-да, ты прав. Он не говорил, как обычные люди, а шипел, так как у него была атрофия голосовых связок. Отдельные слова писал на бумаге… При этом он еще страшно заикался. Но можно было привыкнуть. Я понимал все, что он хотел сказать. Только мы двое и понимали: я и она – его жена лупоглазая… У-у-у, стерва! – Якобсен вывалил из орбит покрасневшие от натуги глаза, намекая на то, что фрау Шевалье имела явные признаки базедовой болезни.

– За что вы ее так не любите?

– А за что ее любить? За то, что она всю жизнь тянула из Германа деньги? Потом… одним словом, мне известно, что это она надоумила Вилли обратиться к услугам Германа. Не исключаю, что и появление Мессера как его клиента – это тоже она… Да и вообще, по слухам, Герман был рогоносцем. Она изменяла ему с этим подонком, я имею в виду Вилли…

– Давайте лучше про архив… – перебил профессора Каленин. Он боялся, что постельные тайны семейства Шевалье уведут рассказчика далеко от нужной темы.

– Да… Архив. – Якобсен задумался. – Германа увезли куда-то под Берлин. Он в течение нескольких месяцев делал операции. Это был конвейер. Вскоре стало понятно, что Вилли не контролирует ситуацию, что всем заправляет Бруно. А Мессер – это человек, привыкший шагать по трупам. Он не страдал тем, что принято называть человеческой благодарностью. Герман сразу догадался, что по окончании последней операции его ждут вовсе не деньги, до которых он даже дотронуться не смог бы, а непременный выстрел в затылок. И беспутный брат его не спасет. Вот тогда он и придумал гениальный выход из, казалось бы, абсолютно безвыходной ситуации.

Якобсен взглянул на Каленина и неожиданно спросил: