Архив

– Вы прекрасно танцуете, – дружно сказали они друг другу и рассмеялись.

– А я? Я? – воскликнула Надя и дала два круга по комнате. Взрослые зааплодировали ей.

– У меня ведь сохранился еще и рояль прошлого века. У знакомых в сарае стоит, под поленницей, – призналась Ирина Аркадьевна. – Может, сгнил уже…Расстроился точно.

– А везите его сюда! Настройщика найдем. Учителя музыки пригласим.

– Зачем? – освоилась с радостью Ирина Аркадьевна. – Я сама буду учить ее музыке.

– А ваша гостья, Софья, к вам приезжала… или так? – спросила она, когда сели за стол.

– По делам.

– Мне она показалась очень интересной.

– Да, она на моих знакомых произвела сильное впечатление своими рассказами.

– Рассказами? Какими? – поинтересовалась Мартынова.

Суворов, сперва нехотя, но потом, не желая того сам, с охотой стал пересказывать историю, якобы сочиненную Софьей о ее кавказских приключениях. О себе он не сказал ничего.

* * *

Ближе к лету они зажили как одна семья. Без косых взглядов и недомолвок, которые случаются между чужими людьми. Суворов, разумеется, не воспринял превратно факт совместного проживания на одной площади, о чем Ирина Аркадьевна уже стала и жалеть. Женщине труднее сдерживать свои порывы, да и во всем ей хочется дойти до самой сути. Георгию Николаевичу, понятно, за его трудами было не до праздных мыслей. Он даже не обращал внимания на многочасовые музицирования Нади. Его они, казалось, даже убаюкивали, если он спал, и напротив, вливали дополнительную энергию, если трудился за столом. Его трудолюбию и упорству Ирина Аркадьевна не переставала удивляться. Она не предполагала даже, что мужчина настолько может забыть о том, что он мужчина, и весь уйти в иллюзорный мир технических терминов и формул. Неужели все ученые живут вот так, порой думала она и жалела их: бедняжки! Бесполость не поддается женской логике.

– Георгий Николаевич, – раз в неделю решалась она прервать его трудовой энтузиазм. – А не пойти ли нам сегодня в театр? Или в парк?

– Что, сегодня уже воскресенье? Конечно-конечно, – поднимал он голову, и улыбка преображала его несколько уставшее лицо.

На большее Ирина Аркадьевна не претендовала. Пока не претендовала. Пару раз Суворов отлучался куда-то под Москву. Она серьезно озадачилась его отлучками, но потом выяснила, что он ездит проведывать своих дальних родственников – стариков под Волоколамском.

– А возьмите как-нибудь и нас с собой, – попросила она.

– Да, да. Возьмите! – захлопала в ладоши Надя.

– Хорошо, – сказал Суворов. – В следующий раз обязательно возьму.

Ирина Аркадьевна сразу же и успокоилась. Дела по дому у нее шли прекрасно. Квартира сияла чистотой. Всё было прибрано, выстирано, отглажено, книги стояли рядками в книжном шкафу, приобретенном ею по случаю при распродаже. Шкаф был старинной работы и, разумеется, предназначался только для хороших книг. В свободные часы Ирина Аркадьевна занималась вышивкой или рисовала натюрморты. Несколько кружевных салфеток и небольших картин весьма изящным образом украшали их уютную квартирку. Всё было хорошо. А будет еще лучше, была уверена Ирина Аркадьевна, ибо только уверенность и ведет нас к благополучию.

XXVII

В последнюю субботу мая сразу после обеда поехали в Перфиловку. Добирались на перекладных. К вечеру были на месте. День выдался сказочный: тихий, погожий, длинный. Трава и листва были необычайно зеленые, небо необычайно синее, а солнце необычайно золотое. И эти три цвета давали неисчислимое богатство цветов и оттенков, разносимых воздушными струями по всему свету. «Из нас тоже каждый несет свой цвет, – подумал Георгий Николаевич, – а вместе– божий день». Он решил, что его цвет синий, Ирины Аркадьевны зеленый, а Наденьки золотой. У него всю дорогу было хорошее настроение, и Надя то и дело дергала его за руку:

– Вон там! И там! Бабочка!

– Хорошая у вас семья, – похвалил возница, прощаясь на развилке. – Ладненькая и такая пригнанная друг к другу. Как матрешечки, все друг в друге, а вместе одно.

Ирина Аркадьевна посмотрела в глаза Георгию Николаевичу и улыбнулась первая. Она залюбовалась окрестностями, и их красота, казалось, наложила дополнительный отпечаток на ее лицо. Прищурившись, она смотрела на речку, горевшую на солнце. «Нет, это она золотая, – подумал Суворов, – Ирина Аркадьевна…»

* * *

Иван Петрович и баба Феня словно ждали гостей. Расчистили дорожку к дому, напекли пирожков, поставили на стол кислое молоко, застелили три постели – одну кровать и два тюфяка – и уселись перед домом на скамеечке.

– А вон и мои старики, – сказал Суворов и прибавил шагу.

За двенадцать лет, что он знал их, они, конечно же, состарились, но для него их возраст как бы остановился на черте двадцать первого года. Они обнялись, расцеловались. Суворов представил своих спутниц. Похвалили погоду и пошли ужинать. Наде редко удавалось бывать за городом, и она, быстро поев и спросив разрешения у матери, выбежала из-за стола на широкий двор.

– Хорошая девочка, – похвалил Иван Петрович.

– Воспитанная, – добавила баба Феня.