— Выходит, — говорю я, — этой ночью в трех городах один из вашей шайки проникал на станцию с имплантом убитого техника, затем при содействии охранника похищал резервную батарею и подменял ее использованной, а потом они клали ее в сумку охранника и…
— Нет, не клали. Охранник прыскал ему на кожу наркотик, который в малых дозах вызывает кратковременный ступор. За эти мгновения охранник подменял у него в руках только что похищенную батарею на еще одну разряженную, заранее припасенную для этого.
— А это-то зачем? — удивляюсь я, одновременно понимая, почему Денис обнаружил в квартире охранника наркоту.
— Ну, доверять в таком деле более, чем троим, это уже перебор, — отвечает Радислав, не спуская меня с прицела пистолета. — Только охранники знают, что взрыв произойдет здесь в Москве, в этой квартире. Остальные из нашей группы пускай думают, что бомба там, рядом с ними в Риме. Когда бомба взорвется, разницы они, я полагаю, всё равно не почувствуют.
— И ты сам всё это задумал и организовал?!
— Ну что ты. Я бы никогда не смог внедрить своих людей на посты директоров Агентств Безопасности… А, я тебе еще не говорил? Да, наши люди там — это их директора.
Я отказываюсь верить своим ушам.
— А директоров туда, — кивает Радислав, — назначает Президент Конфедерации. Это, как ты знаешь, одно из тех немногих полномочий, которые у него есть. Так что…
— Не может быть, чтобы он! — восклицаю я.
— Кстати, ты сегодня с ним даже пообщался. Он мне сам рассказал. Помнишь андроида шефа, который чуть было не скинул тебя с крыши?
— Им управлял Президент?!
— Так точно. Но что-то я тут с тобой уже заболтался. Прощай, Ингви.
Я разрываю у себя на груди футболку.
Поднеся пальцы к сердцу, резким движением погружаю их внутрь.
Радислав нажимает на курок…
Но фонтан моей крови уже и так рвется наружу.
Я снимаю с головы нейрошлем.
— Спущусь к нему еще разок, — говорю я двум девушкам, которые, уже не обращая на меня никакого внимания, приготовились увидеть в прямом эфире, как «Архивариус» отправится в прошлое.
Как хорошо, что я в последний момент догадался не идти к нему во плоти!
— По техническим причинам, — сообщает вдруг диктор, — запуск откладывается на десять минут. А пока мы покажем вам немного рекламы.
Подружки издают громкий возглас разочарования.
Быстро спустившись по веревке, я снова оказываюсь в той комнате.
Радислав лежит на полу лицом вниз. Рядом с ним валяется дымящийся пульт. Из пистолета также идет едкий черный дым. Мой развороченный андроид валяется неподалеку. Никаких повреждений, кроме вырванного источника питания, в нем не наблюдается. Выходит, пистолет даже не успел выстрелить — так мгновенно вся техника вышла из строя.
Я сажусь на корточки возле Радислава и хочу перевернуть его.
В этот момент кто-то, подойдя сзади, приставляет мне к горлу нож.
— Думал, ты один такой хитрый? — слышу я голос Радислава.
Вот это да. Похоже, он всё это время сидел в ванной с нейрошлемом на голове. Какой же я идиот.
— Бомбу тебе уже не включить, — отвечаю я, показывая на испорченный пульт.
Внезапно заломив мне левую руку, он убирает от горла нож и тут же заламывает правую. Усевшись на меня сверху, обматывает их за спиной скотчем, который, видимо, держал припасенным в кармане.
— С чего ты взял? Включается и вручную. — Он связывает мне скотчем ноги. — Видишь ту красную кнопку на белом корпусе?
Я, к сожалению, ее вижу.
Он снова приставляет нож.
— Однажды, — немного помедлив, говорит он, — я уже пускал тебе кровь из горла. Тогда, в 1017…
Радислав не отводит глаз с экрана на стене.
До запуска «Архивариуса» еще семь минут.
— Я всегда хорошо стрелял из лука, — продолжает он. — Это не раз пригождалось мне, когда печенеги выскакивали из засад возле Днепра… А ты знаешь, — он пару секунд смотрит мне в глаза, — если бы Мирослава вышла провожать тебя к пристани, когда ты садился на мой корабль, я бы разделался с тобой, пожалуй, еще в Киеве.
— Так это ты?! — я всматриваюсь в лицо Радислава, и только сейчас улавливаю отдаленное сходство с тем жутко уродливым и косоглазым купцом.
Вдобавок смутно припоминаю, что его действительно звали Радиславом.
А Денис, кажется, говорил, что в прошлой жизни потерпевший был «торгашом» из моего столетия.
— Воскресили меня на Ремотусе, конечно, уже красавцем, — поясняет он. — Уродство Архив-Служба расценивает как разновидность болезней, а болезни у нее подлежат искоренению.
— При чем здесь Мирослава? Я ничего не понимаю. И как ты вообще оказался там возле Иордана?
— О, конечно же ты ничего не понимаешь! Откуда тебе понимать? Ты и понятия не имеешь, что значит с детства жить таким уродом. Видеть, как люди в ужасе шарахаются от тебя. Чувствовать, как за спиной показывают на тебя пальцем. И понимать, что та единственная, которую ты любишь… та, ради которой ты отдал бы всё на свете… никогда не будет твоей… никогда…
— Ты любил Мирославу? — начинает медленно доходить до меня.