Архканцлер Империи. Начало

Новый взгляд за спину. В небо со стороны Выселок толстым столбом поднимался жирный коптящий дым. Так может гореть только гостиница с таверной, где полно угля для очага, соломенных тюфяков, жирных окороков и колбас и крепкого алкоголя: все это полыхает и поддерживает горение с исключительной силой.

У всадников, что прибыли по мою душу, возникли разногласия с партией Белека, и их решили уладить, не вынося, скажем так, сор из избы, – прямо в гостинице.

Тело мое напряглось, ноги сами понесли вскачь.

Это не был приступ паники, просто желание оказаться как можно дальше от Выселок, где сейчас кипели кроваво-огненные страсти по Торнхеллу.

Дорога то шла под уклон, то карабкалась на холмы – я опомнился, отмахав не менее чем километр. Остановился, отдышался, хотя мог бы бежать еще и еще – Торнхелл, как матерый волк, не знал усталости. Впереди раздолбанный шлях упирался в широкий, мощенный серовато-белыми тесаными булыгами тракт. А за ним, вдали, за вспаханным полем, на взгорке виднелась деревенька, к счастью, целая, негорелая. Ну вот, обжитые места, а то «Сталкер», «Сталкер»… А это тот самый Серый тракт, о котором толковал Альцус Рябодушка. Только он не упомянул, что тракт тянется в обе стороны, и по какой мне топать – совершенно неясно; ему-то, конечно, все понятно – он же местный, а мне вот – увы, увы. И указателя, как назло, рядом нет.

Я сошел на булыжники тракта и остановился в глубоком раздумье. Ну и? И куда? Вправо или влево? Нужно подождать да спросить прохожих. Я углядел камень у обочины и присел. Хорошо бы сейчас бутылки три пива, и обязательно чтобы из самой глубины холодильника… И поесть чего-то вредного принесите, гамбургер, скажем, с жареной картошкой, на закуску – чизкейк, но можно и простой чебурек. Одним словом – хочется есть и пить, и с каждой минутой все сильнее. С момента возрождения в новом теле я не выпил ни капли и не съел ни крошки, я только удивлялся, говорил, шел, снова удивлялся, а под конец пробежал кросс, как вспугнутый с лежки волчара.

Над Выселками продолжало дымиться. Копотный столб колыхало ветром. Пожарных бригад тут нет, гореть будет весело и долго. Надеюсь, не причастные к делу Торнхелла не пострадали, а вот если огонь вовремя не потушат – хотя с чего бы, да и как? – Выселки к вечеру сгорят дотла…

От раздумий отвлек громкий скрип. По тракту катила в моем направлении запряженная парой лошаденок повозка. Натянутый на дуги тент был грязно-бурого цвета, такой же масти были и лошаденки, а вот рясы у двух возниц на передке повозки напоминали оттенком спелую вишню. Это были явно монахи – один молодой, тощий, похожий на лиса, второй средних лет, плечистый, щекастый и носатый. Рясы подпоясаны на вид прочными веревками, к которым за темляки подвешены увесистые шестоперы.

Зубастые, следует признать, монахи. То, что они при оружии, может означать лишь одно – места тут… злые.

Я привстал и кашлянул преувеличенно громко. Тощий монашек натянул поводья. Повозка-то невеличка, но с парой огромных железных колес – именно они нещадно скрипели, терзая мой слух.

– Куда путь держите, святые отцы?

Ответил старший, как бы невзначай положив ладонь на полированную рукоять шестопера:

– Мы не отцы, мы братья.

«Разлученные в детстве?» – чуть не спросил я, но не стал – в этом мире шутки из индийских фильмов могли вызвать только глухое недоумение.

– Брат Сеговий и брат Аммосий, – добавил младший, стукнув себя в цыплячью грудь. Затем коснулся сердца и вытянул руку с поднятой ладонью по направлению ко мне. – Да пребудет с тобою Свет Ашара, путник!

Я кивнул.

– И вам того же, – и, поскольку лица их вытянулись, спешно добавил, проделав ту же процедуру: – Да пребудет Свет Ашара и с вами, братья! Я следую в Пятигорье, но малость заплутал. Не подскажете, в какой оно стороне?

Оба брата были коротко стриженны, но не носили тонзур, видимо, практика выбривания темечка тут не прижилась. Они переглянулись. Ответил брат Сеговий – старший:

– Пятигорье находится в той стороне, куда направлены головы наших лошадей.

Мне показалось или в его ответе была издевка? Но не время оскорбляться. Возможно, я смогу воспользоваться местным автостопом.

– Я с утра на ногах и изрядно устал. Остаток пути до Пятигорья я хотел бы проделать с вами.

Брат Сеговий смерил меня взглядом, особо оценил шпагу у бедра и, что-то прикинув в уме, степенно кивнул:

– Ашар велел помогать ближнему, – но приглашающего жеста не сделал.

– Угу, – сказал я, пытаясь понять, к чему он клонит. – Так я могу залезать?

– Ашар велел делиться.

Туго же я соображаю. Брат Сеговий, разумеется, требовал бакшиш, то есть взятку за проезд на казенном церковном имуществе.

Во всех мирах люди остаются людьми, а монахи – монахами. Я порылся в кошельке, извлек медяк и уложил его на протянутую ладонь возницы.

Брат Сеговий придирчиво осмотрел медяк, будто я только что явился от изготовителей фальшивых денег, и кивнул:

– Ашар доволен, но наполовину. Ашар говорит: дела наполовину не делаются. Большой грех – сделать дело наполовину.

Продувной, однако, монашек. Я выдал еще медяк.

Брат Сеговий довольно кивнул: