— Все, что скажет мой император, — евнух согнулся в низком поклоне, пряча злобную ухмылку, но Иоанн уже развернулся, выходя из подземелья. За его спиной меж тем вновь слышались вопли нового несчастного узника, которого византийские палачи деловито вздергивали на очередное жуткое орудие пытки.
— Думаешь, он поверил? — уже позже спрашивал Варда Склир. Евнух пожал плечами.
— У басилевса много недостатков, — сказал он, — но излишняя доверчивость в их число точно не входит. Но, как мне кажется, я был весьма убедителен — возможно, потому, что я и в самом деле непричастен к этому заговору.
— Да и я тоже, — сказал Варда Склир, — кто-то, оказывается, и помимо меня имеет своих людей в армии. Кто-то кто пытается за нас сделать нашу работу?
— Сомневаюсь, что это покушение делалось из расположения к нам, — покачал головой Василий, — и сказать по правде, покушение весьма неумелое — я бы действовал гораздо тоньше. Всю эту кутерьму с подменой комитов можно было раскрыть в любой миг. Да и следы заметались уж слишком торопливо, кто-то опередил меня буквально на шаг. Впрочем, так порой и добиваются успеха иные новички — если бы не проклятый росс, Цимисхий был бы уже мертв.
— Как бы то ни было, теперь Иоанн уж точно не подпустит к себе убийц, — с сожалением произнес Склир, — он и раньше был осторожен, а теперь так удвоит бдительность. Ему ли не помнить, как погиб Фока.
— Не стоит падать духом, почтенный, — сказал Василий, — главное, что мы остались вне подозрений...во всяком случае пока. А впереди у нас война, на которую Цимисхий наверняка возьмет лучшего из своих полководцев. А на войне, как известно, может случиться всякое...и с самим императором и с катархонтом россов. Главное — не упустить подходящего момента.
— И раскрыть того, кто устроил это дурацкое покушение, — буркнул Варда Склир, — не нравится мне оно. Когда два охотника идут за одним зверем, не зная друг о друге, случайное копье или стрела может достаться не зверю, а одному из охотников.
— Само собой, почтенный, — заверил его евнух, — вот прямо сейчас и займусь.
Тонкий серп молодого месяца посеребрил морскую гладь, но бледный свет ночного светила не мог застить багряные отблески костров, что полыхали на берегу Мраморного моря. Целые свиные и бычьи туши вращались над огнем, капая расплавленным салом на раскаленные угли, рекой лилось белое и красное вино, что неутомимо поглощали варварские глотки. Смех, ругань, пьяные гимны кровожадным богам разносились над водой, заставляя испуганно креститься и закрывать ставни тех немногочисленных обитателей островов, что из-за игры слов и дрянного перевода, с легкой руки разных книжников получили наименование Демонских. Сейчас же они как никогда заслуживали своего названия — и испуганные монахи островных монастырей читали молитвы об избавлении от Дьявола всякий раз, когда до них доносились жалобное ржание, визг, мычание приносимой в жертву скотины, — хорошо еще, что всего лишь скотины, — и языческие песнопения, сопровождающие все эти кровавые обряды.
Но не все насельники монастырей смотрели на диких россов с суеверным страхом, про себя поминая дурным словом призвавшего варваров императора. Были и иные глаза, — темные, томные, влажные, — что из монастырской кельи с надеждой всматривались в проходившие мимо острова лодьи, пытаясь найти знакомое лицо и разом пересохшие губы чуть слышно шептали так и не забытое за шестнадцать лет имя.
Войско россов, не задержалось возле Царьграда — пройдя через Босфор, языческие лодьи бросили якорь у островов к юго-востоку от ромейской столицы. Цимисхий позаботился о том, чтобы его гости ни в чем не нуждались и вот уже несколько дней, как союзное войско отдыхало и набиралось сил, в ожидании, когда подойдут конные орды угров и печенегов. Святослава этой ночью не было со своими людьми — в честь своего спасителя император устроил великий пир во дворце, — однако князь настоял, чтобы и его люди могли достойно отпраздновать триумф своего предводителя. За старшего с ними остался воевода Свенельд. Сейчас великан-свей сидел возле костров, рядом со своими соплеменниками, варягами-верингами — именно по ним, составившим лучшую часть росской армии, греки и прозвали союзное войско «варангой». Больше всего в ней было, конечно, соплеменников Свенельда, — белокурых, голубоглазых свеев, а также схожих с ними обликом и облачением северных собратьев, также подавшихся из родных краев за сарочинской добычей — урмане, гауты, даны, даже фризы, англы и саксы, невесть как занесенные на берега Варяжского моря. Померанские венды, обычно грабившие чужие берега в хирдах викингов, на этот раз предпочитали держаться рядом со своими родичами-ляхами, что ушли из родных земель, не пожелав принять новую веру, навязанную польским князем Мешко. Свои костры горели и у древлян и у вятичей с кривичами и у словен, пруссов, эстов, веси и мери — множество народов собралось по зову Киевского князя на Островах Демонов, веселясь, пьянствуя и тиская визжащих испуганных рабынь — еще одной щедрости басилевса для союзников.