Спотыкаясь и ковыляя, она поднялась на кручу — девушка все еще была слаба после ночного колдовства, вызывающего ливень, а крутой откос был, казалось, бесконечным. Каждый извив тропы был для нее мучителен, потому что именно этой дорогой шел Дамион, когда впервые встретил Ану. Она, быть может, шла прямо по его следам. Если она правильно запомнила его рассказ, то вход в пещеру расположен около самой вершины.
Наконец она его увидела — черную щель в горе, обрамленную бахромой сосулек. Нагнувшись, Эйлия вошла внутрь — дыхание клубилось паром на морозе. От домашней утвари Аны остались только щепки и черепки. Эйлия нашла несколько предметов, которые не заинтересовали мародеров: чугунный котел, жаровню да старый побитый молью плащ Аны. Еще нашлась засаленная тетрадь для набросков с рисунками животных, птиц и растений, и Эйлия тщательно рассмотрела ее, сидя возле жаровни. Птицы и бабочки были будто готовы слететь со страниц, кролики и мыши казались мягкими и мохнатыми, ягоды и орехи — хоть сейчас в рот.
— Ох, Ана! — тоскливо шепнула Эйлия. — Где же ты сейчас? Не может быть, чтобы ты умерла — просто не может быть.
Услышав тихий звук, Эйлия подняла глаза от тетради и вздрогнула. В пещеру проскользнул серый зверек — сперва девушка приняла его за дикую кошку, потом увидела, что зверек слишком мал. И совершенно не дикий, а домашний. Вошедший зверек устремился прямо к жаровне, свернулся там с хозяйским видом и стал вылизываться.
— Серая Метелка! — вскрикнула Эйлия.
Кошка мяукнула.
Это была любимица Аны, ее фамилиар, как она называла кошку. Старуха взяла эту кошку с собой, покидая Арайнию через эфирный портал. Эйлия будто встретила давным-давно потерянного друга.
— Серая Метелка, — повторила она, протягивая руку.
Кошка обернулась к ней, понюхала ей пальцы и снова стала вылизывать мокрую шерсть. Эйлия посмотрела припасы, которые дали ей с собой, нашла вяленую рыбу и предложила кусочек Метелке. Кошка приняла подношение охотно, но не жадно, как сделал бы голодный зверь. Вид у нее был вполне упитанный. Значит ли это, что Ана о ней заботится и находится где-то поблизости? Эйлия потянулась погладить кошку, и Серая Метелка замурлыкала низким довольным голосом. Но даже ее успокаивающее присутствие не могло полностью развеять мучительные тревоги девушки. Отсутствие Аны ощущалось как саднящая рана в душе, и Дамиона тоже. Здесь, в этой пещере, был он рожден от горянки Элтины и ее любовника — человека из города, который желал восстановить древний рыцарский орден паладинов. Когда он умер молодым, не достигнув своей мечты, Элтина была неутешна. Она навеки исчезла с Селенны — места их первых свиданий, оставив сына на попечение Аны. Старая мудрая немерейка поместила его в монашеский сиротский приют в Королевской Академии. Был ли он действительно сиротой, каким считал себя, или мать его жива еще? Почему она так и не вернулась, чтобы разыскать сына?
«Наверное, она умерла, — подумала Эйлия. — И моя мать тоже. Они не бросили бы своих детей так надолго. В ту ночь в Халмирионе это был только сон, ничего больше. На самом деле я не видела своей матери».
Но как же тогда кольцо, загадочным образом появившееся на пальце, — королевское сапфировое кольцо, оставшееся во дворце Мандрагора на Неморе — где она его сбросила?
Она не могла разгадать этих загадок, и мысли ее повернулись к другим, более тревожным вещам. Мандрагор и угроза, от него исходящая, затемняли ее сознание, как огромная гора, господствующая над местностью. Сама мысль о битве с ним все еще наполняла ее ужасом. Если бы только можно было остаться здесь, взять на себя работу Аны, научиться делать примочки, бальзамы и зелья, чтобы лечить раненых и больных людей и животных! Поставить свою силу и жизнь на службу исцелению, а не вреду.
Она распустила волосы, собранные в аккуратный узел, и сняла верхнюю одежду. Потом Эйлия завернулась в одеяло и легла, закрыв глаза. В темноте под веками замелькали образы. Она будто видела перед глазами смену многих эпох — пустынный ландшафт, кипящая магма, бурные моря. Горы воздвигались и разрушались, как песчаные дюны, зеленой плесенью вырастали из болот леса, расцветали на миг и пропадали снова. Вспыхивали рождающиеся звезды, тускнели и гасли, как свечи. В этом космическом круговороте живые существа не были даже заметны: они кишели, рождались и исчезали, как мельчайшие из невидимых микробов. И она чувствовала себя такой же, как они: крошечной пылинкой материи, и все ее существование было короче одного мгновения бессмертного ока.