Архоны Звёзд

Аурон сопроводил ее на помост. Когда они подошли, старый эфирный дракон поднял веки, и голубые глаза оказались запавшими и тусклыми. Небесному императору трудно было поднять голову.

— А, ты пришла! Я уже боялся, что перейду в Эфир, не увидев тебя, — сказал он, и голос его был похож на шелест песка, пересыпаемого ветром.

Эйлия опустилась на колени рядом с большой головой, и на глазах у нее выступили слезы.

— Сын Неба, прошу тебя! Продержись еще, если можешь. Ты нам нужен — нужна твоя мудрость и твое знание.

— Лоананы не выбирают время перехода, как не выбирает его никто из смертных. — Тускнеющие глаза смотрели на нее. — Мое время настало. Да, я продлевал жизнь волшебством сколько мог, в надежде, что ты придешь ко мне. До ухода я хотел увидеть, как ты заявишь права на то, что должно принадлежать тебе. Если ты так поступишь, все будет хорошо. Я теперь это знаю: мне многое стало яснее, когда я оказался ближе к Эмпиреям.

Он снова опустил голову, и его аура стала таять.

— Нет, погоди! — крикнула она в панике. — Еще чуть погоди — я столько должна у тебя спросить…

— Сядь на Трон.

Это был едва слышный шепот.

Эйлия повиновалась. Шагнув вперед, она подошла к исполинскому золотому креслу и села, положив руки на драконьи головы подлокотников. Глаза Орбиона закрылись. Долгая дрожь прошла по серебристому телу, и дракон застыл неподвижно. Трудное дыхание его стихло.

— Он ушел, — тихо сказал Аурон. — Мы перенесем его в Эфир.

Драконы подняли головы, взмахнули крыльями — и их горе обрело звук: звенящий крик, подобный колоколу. С ними рыдал и Аурон.

Плещущие крылья пустили ветер по всему хрустальному дворцу, и несколько минут звучал величественный гулкий хор, пока не затих, оставив в ушах Эйлии пульсирующую тишину. Потом раздался голос Аурона:

— Да здравствует новый правитель, назначенный древними! Да здравствует небесная императрица!

Снова закричали драконы. Эйлия поглядела в сторону двери — там стоял единорог, и рог его взметнулся высоко, как меч в салюте.

Потом она обошла палаты, где лежали раненые воины, и говорила с ними. Целительного дара у Эйлии не было, а все прочие силы она истратила, но самое ее присутствие вдохнуло жизнь во многих раненых. Только при этом она сама очень устала.

Она вышла во дворик больницы, протолкавшись сквозь скопление друзей и родных пациентов. Многие говорили между собой, но то здесь, то там Эйлия замечала очаги молчания. Одна такая ячейка тишины образовалась вокруг девушки, сидящей на скамейке, с поникшей головой, в грязном и рваном платье. Эйлия узнала это лицо под завесой темных волос: это была немерейка, знакомая ей по Мелнемерону. Как же ее зовут…

Катиа.

— Катиа, что случилось? — спросила Эйлия.

Немерейка подняла заплаканное лицо, попыталась встать.

Эйлия удержала ее, положив руку на плечо.

— Принцесса, прости, я тебя не увидела. Он… он…

Она не могла вырваться из кокона собственного горя.

Эйлия села рядом.

— О ком ты?

— Лотар, — шепнула девушка. — Мой Лотар погиб. Его привезли, но он умер уже здесь. Я не могла его спасти, у меня нет дара целителя. — Она стала раскачиваться взад-вперед. — Я ничего не могла сделать! Как я хотела, чтобы ты была здесь, Тринель! Ты бы вернула его к жизни, как вернула своего Дамиона.

— Это так рассказывают? — воскликнула Эйлия. — Такой силы у меня нет, Катиа. Ни у кого нет. Дамион наполовину архон, а когда умирают смертные дети древних, они остаются в Эфире, становятся как их бессмертные родичи. Но когда умирают другие смертные — никто не знает, какова их судьба. Они не уходят в Эфир. Говорят, есть другая плоскость, одновременно и Эфир, и материя, называется она Эмпиреи, и там обитают души смертных с Создателем всех вещей.

Темноволосая голова девушки склонилась к закрытым белой тканью коленям, и волна скорби, исходящей от Катии, захлестнула Эйлию, вызвав воспоминания о недавнем горе.

— Ты его любила. — Девушка кивнула, но ничего не сказала, только всхлипнула. — Я не очень хорошо его знала, знала только, что он был славный и храбрый юноша. Мне очень жаль, Катиа.

— Лучше бы я тоже умерла! — шепнула девушка.

— Нет, никогда так не говори. Я знаю, тебе больно, но это не всегда будет так остро, как сейчас. Обещаю.

Но Катиа продолжала плакать, и Эйлия ничем не могла ее утешить, разве что обнять. Страдание девушки, как болезнь, должно пройти своим чередом. Наконец Эйлия поднялась, оставив Катию в кругу утешительниц-подруг, и медленно пошла прочь.

Тирон наблюдал за своей дочерью, и его обуревало беспокойство.

«Она не может отстраниться от чужих страданий, — думал он. — Такие не предназначены для войны. Войны начинают те, кто себе чужих страданий не может даже представить. Что же с ней будет?»

— Ее телесная слабость — не защита против искушения. Тяга к власти у слабых даже выше, — сказал один из лоананов.

— Зато у нее больше будет сочувствия к слабым, — ответил Дамион.