Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера

Берег счастья тем временем стоял твердо, несмотря на все попытки заполонить его шпионами, наводнить американскими консервами, которые вызывали понос, или заразить его специальными бациллами, которых выводили японские медики, а испытывали агенты ФБР на туземцах Аляски^{1314}. В манихейском мире послевоенного противостояния «двух систем» СССР был земным раем, местом, где мечты становились явью. Позже, когда «Белый пароход» Чингиза Айтматова стал распространенной метафорой утраченной невинности и ускользающего счастья, Юрий Рытхэу опубликовал повесть о женщине-чукчанке, соблазненной американским капитаном, которая провела остаток жизни в тщетной надежде на возвращение «красивого корабля». Ее последние слова выразили мудрость того единственного мира, который она знала: «Самый красивый корабль тот, который мимо проходит». Но это было до Большого путешествия. Когда дочь этой женщины начала испытывать те же смутные желания, она увидела, как у ее дома бросает якорь большой советский корабль, которым правит молодой, только что окончивший училище капитан-чукча^{1315}. Ожидание кончилось — для нее и для всех коренных народов СССР. По словам Ювана Шесталова,

Берег мой богат народом,

Как зеленый луг цветами,

Стая белых пароходов

Гуще стаи лебедей^{1316}.

Но в чем именно состояло счастье? Как во всех послевоенных советских утопиях (включая полевые этнографические исследования), образ городского рая с высокими зданиями и гигантскими стройплощадками уступил место частному счастью с уютными интерьерами и молодыми матерями в «хороших головных платках с кистями»^{1317}. Когда корабль наконец приплыл, он привез брак, материнство и телевизор^{1318}. Но кое-что оставалось неизменным. Земной рай по-прежнему означал избавление от свободы, понимаемой как свобода злых духов, «свобода диких зверей»^{1319}. В рассказе Ю.И. Шамшурина прирученный северный олень убегает в тундру, где едва не становится добычей волчьей стаи. Спасенный хозяином, пристыженный олень «покорно пошел за ним» домой. «Живи у человека, — говорит его спаситель, — спокойнее будет»^{1320}.

Чтобы аналогия не ускользнула от внимания читателя, Рытхэу заставил своих эскимосов покорно пойти за молодым большевиком на остров Врангеля — советский Авалон, где сбываются «главные мечты жителей», потому что все важные решения принимаются «высоким, светловолосым русским парнем»^{1321}.

Как только выбор между миром света и миром тьмы был сделан, в центре сюжета оказывались действия и личность русского парня. Шаманам и старшинам в роли американских агентов было гораздо труднее склонить на свою сторону сородичей, чем шаманам и старшинам в роли ретроградов. Впрочем, они редко предпринимали такие попытки, ограничиваясь единичными терактами и в момент поражения пронзительным «крысиным» визгом^{1322}. В послевоенных Больших путешествиях проблема выбора неопределившихся туземцев утратила часть своей остроты из-за бросавшейся в глаза непривлекательности зла. Выбор был не столько между «нашим путем» и «верным путем», сколько между верным (русским) путем и неверным (нерусским) путем при очевидной неприемлемости статус-кво. В романах о Великой Отечественной войне проблема выбора исчезла почти полностью (главные герои в большинстве своем уже достигли сознательности), а к концу 1950-х годов изображения заграничного ада утратили свою актуальность. Тем самым вопрос о том, пускаться ли в поход, был благополучно снят с повестки дня, и новое поколение текстов о Большом путешествии сосредоточилось на поиске кратчайшего пути к пункту назначения. Поскольку партийный эмиссар отвечал за все аспекты проекта, основная задача состояла в том, чтобы найти нужного человека и снабдить его соответствующими инструкциями.