Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера

В результате неограниченной промышленной экспансии с 1959 по 1979 г. удельный вес коренного населения, занятого в традиционных сферах хозяйства, снизился с 70 до 43%^{1445}. В то же самое время выяснилось, что современные поселки, которые должны были создать привлекательную альтернативу традиционному образу жизни, не соответствовали ни первоначальным обещаниям, ни тем более литературным описаниям Большого путешествия. В конце 1980-х годов средний размер жилплощади составлял приблизительно четыре квадратных метра на человека. Лишь в трех процентах домов был газ; в 0,4% — водопровод и в 0,1% — центральное отопление^{1446}. Здания, которые критиковали за несоответствие условиям Арктики еще в конце 1950-х — начале 1960-х годов, так и не были отремонтированы или модифицированы^{1447}. Но самым тревожным было то, что коренные северяне, вытесненные из традиционной среды обитания, оказались не способными воспользоваться новыми возможностями. Проблемы, которые социологи впервые поставили в 1970-е, теперь описывались как антропогенная катастрофа, беспрецедентная по своему масштабу, и, возможно, необратимая. По словам Айпина, народы Заполярья «“великого скачка из патриархальщины к социализму”, как предрекали обществоведы… не совершили — из них не выросли ни нефтяники, ни геологи, ни строители»^{1448}. Напротив, по мнению одной группы этнографов, «северные школы в течение более чем двадцати лет выпускают из своих стен молодых людей, не подготовленных ни к каким сферам общественного труда»^{1449}. С 1959 по 1979 г. удельный вес коренных северян, занятых неквалифицированным «черным» трудом (уборщиц, грузчиков, сторожей), вырос с 13 до 30%, а в богатых нефтью Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономных округах — до 30—60% (в некоторых совхозах — до 90%)^{1450}. По данным этнографа З.П. Соколовой, типичное поселение коренных народов могло обеспечить работой около трети своих обитателей (остальные пополняли ряды управленческого и подсобного персонала с весьма скромными обязанностями). Местная администрация, похоже, считала это нормальным положением дел: если туземные женщины имели право на более продолжительное пребывание в роддомах (до 30 дней); туземные дети росли в школах-интернатах на полном содержании, а туземные студенты вузов получали бесплатные билеты на проезд к месту учебы в дополнение к бесплатному жилью, питанию и одежде, то не было ничего удивительного в том, что со взрослыми туземцами (которые, согласно распространенному мнению, никогда не становятся взрослыми в полном смысле слова) обращаются как с вечными подопечными государства^{1451}.

Если состояние окружающей среды — включая традиционное хозяйство — было наиболее заметной темой первых лет перестройки, то демографическая ситуация на Севере была новой и, по мнению многих, наиболее неотложной проблемой. Выяснилось, что в некоторых регионах (особенно там, где было значительное иммигрантское население) главами до 30% семей являются матери-одиночки и что в некоторых оленеводческих сообществах до 30% оленеводов неженаты^{1452}. Несмотря на снижение уровня детской смертности (к середине 1980-х — до 40%), прирост населения с 1970 по 1979 г. сократился на 80% (для некоторых «народностей» была отмечена абсолютная убыль населения). В качестве причины этого большинство ученых называли быстрый рост смертности взрослого населения. С 1960-х по 1980-е годы средняя продолжительность жизни среди народов Севера сократилась на 20 лет, до 45 лет для мужчин и 55 лет для женщин. И хотя число смертей от туберкулеза превышало общегосударственный уровень более чем на 500%, болезни легких больше не были самой распространенной причиной смерти в Арктике. В конце 1980-х причиной смерти каждого второго представителя коренных народов Севера были травмы, убийства и самоубийства. Большинство этих смертей было связано с потреблением алкоголя. В группе коренного населения от 20 до 34 лет уровень смертности был в шесть раз выше, чем по Советскому Союзу в целом^{1453}.