Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера

Теоретики Комитета исходили из того, что народы Заполярья смогут преодолеть отсталость и стать полноправными и равными членами многонациональной семьи только в том случае, если их поведет за собой собственный «сознательный» авангард (то же самое относилось ко всем народам, стремившимся «наверстать» ход истории). Создание туземной элиты было одной из главных задач Комитета, и, как оказалось, наиболее реалистичной. При нехватке средств и людей Комитет мог оказаться не в состоянии преобразить «дальние окраины», но он всегда мог позаботиться о горстке молодых людей, посланных в Ленинград.

Выдвижение рабочих на управленческие посты через систему образования было одним из важнейших элементов политики советской власти. Поэтому казалось совершенно естественным, что школа для будущих туземных лидеров должна строиться по модели «рабфаков», где готовили будущих советских начальников. В 1925—1926 годах туземный рабфак был создан в Ленинградском университете, а годом позже он был преобразован в рабфак Ленинградского института живых восточных языков (как его Северное отделение).

Вербовка студентов была нелегким делом. Местные чиновники не могли понять, зачем кому-то понадобился дикарь в вузе, и настаивали на отправке туда зырян, якутов или русских. Некоторые не упустили уникальную возможность и послали своих собственных детей^{750}. Многие кандидаты из числа «собственно малых народностей» отказались ехать или не подошли по состоянию здоровья^{751}. Само путешествие было событием эпического масштаба. Растерянные, испуганные, часто не понимавшие по-русски юноши и девушки добирались до Ленинграда неделями, а то и месяцами, открывая для себя толпы, города, поезда и становясь открытием для других пассажиров. Когда группа нанайских путешественников остановила поезд, потому что один из них отстал, железнодорожные власти не стали штрафовать их «из уважения к столь редкостному представителю нацменов… и его будущей деятельности»^{752}. Один студент-кет вспоминал:

В Ленинград приехали днем. Когда из вагона стали выходить, я одного эвенка сзади рукой держу, для того людей между чтобы не потеряться. Так мы на площадь вышли. Там мы на коне поехали. Я в кибитке спиной вперед сидел. На площадь смотрю — на большом камне наверху большой конь стоит, на нем верхом еще большой человек сидит. Я так подумал, это — самый большой (старший) из милиции, который за порядком смотрит^{753}. 

Большим человеком был Петр Великий, инициатор единственной предыдущей попытки со стороны государства силой обратить малые народы Севера на путь прогресса.

За прибытием в институт следовал визит в баню, ритуал, который означал начало борьбы с отсталостью во всех туземных школах страны. Затем следовал карантин, после которого студенты, одетые в строгую черную форму, были готовы к поединку с европейской культурой^{754}. Переход был трудным. Многих свалили венерические болезни, туберкулез, трахома, грипп или пищевые отравления, и их пришлось отправить домой. Некоторые попали в больницу прямо с поезда и так и не получили шанса увидеть институт^{755}. Спальни были холодными, сырыми и перенаселенными; город снаружи казался страшным^{756}. Как сказал один коряк, «дома высокие и все заслоняют — хочется увидеть что-нибудь подальше»^{757}. Многих студентов грабили и избивали банды подростков. Некоторые становились алкоголиками и заканчивали тюрьмой, другие так и не вернулись с каникул, а третьи отказывались возвращаться домой^{758}.

Руководство института пыталось бороться с проблемами адаптации при помощи дисциплины и насыщенной учебной программы. Студенты вставали в восемь утра, пили чай и занимались до обеда, который был в четыре часа. Затем их ждали собрания в клубе, организованные экскурсии и различные репетиции. Общественная работа была обязательной.