Арктический экзамен

— Хо! Помнишь Семена Каргаполова? Ну, еще с ним работали двое: Петя красненький и Шабалкин. Мордовороты. Восьмой я как раз в ту весну закончил… с коридором. Значит, устроился ямки рыть под столбы. Гараж воздвигали. Ну, тот, что от электропроводки на Октябрьскую сгорел. Копаем, значит. Мордовороты чекушку в обед окожушили. Под мухой! Захотелось им надо мной поизгаляться. Не идет, мол, дело, землю лом не берет, суглинок угадал. «Сходи, — говорит мне Семен, — Толя, в аккумуляторную к Ефрему Макаровичу, он даст тебе походень». — «Что это, — спрашиваю, — за штука?» — «Инструмент такой», — говорит Шабалкин, а сам зубы скалит. Пошел. К Ефрему. У того глаза на лоб, не скумекал, видать, что к чему. Нету, говорит, у Орины, у сестры, значит, оставил. Пошел к ней. Собака за пятки ловит, готова живьем сглотить… Орина как раз крышку на погребе закрывает, квасу доставала. «Походень, — говорю, — у вас? Мужики, — толкую, — послали, ямки под столбы роем». Притворилась двоеданка: не помнит, видишь ли, где! Потом руками плеснула: «Павел Федорович забрал. Самой нужон, вторая неделя пошла, не несет». И так козырем смотрит, слышь, как бы крылечно не заследил. Но квасом напоила и кобеля успокоила… Да — а, дела, — тянет Толя, дышит в рукавички. — Ну, иду к Павлу Федоровичу. Сам знаешь, не близкий свет — на другой конец деревни тёнать… Опять та же песня: «Нету, — говорит, — к Вавиле к кузнецу на почшку отнес, забарахлил что-то инструмент. Может, гвоздей надо?» — «Зачем, — отказываюсь, — не надо, дедка». — «Смакованные, сто пиисят миллиметров», — хвалит. Ну, всучил мне горсть. Видишь ли, жалко ему моих трудов стало: намаял ноги по деревне.

К Вавилке уж на антихристову улицу не пошел. Глянул только — горн погашен в кузнице: на озере, стало быть, антихрист, сети ставит… Но! — гаркает Толя на кобылу. — Ну, вернулся, мордовороты ржут. Петя красненький месяц проходу не давал: принес походень? А у самого жилы от смеха лопаются…

Вот и Нефедовка — деревушка на двадцать дворов. От скотного двора несет силосом. За навозными кучами показалась и скрылась чья-то фигура в телогрейке… Не Галя? Нет, мужчина, на ногу припадает. Здешний управляющий. Утром гарцевал на коне. Приезжал здороваться. Воевал, сказывал Никифор.

Деревушку Витька только сейчас и сумел как следует рассмотреть. Старые почерневшие заплоты, венцы углов в трещинах, в смоляных подтеках. Прибиты жестянки с нарисованными ведрами, баграми, топорами. Это обозначено, кому и с чем бежать к месту пожара. У каждого дома двое ворот — с двух сторон.

— Зачем двое-то? — спрашивает Витька.

— Почем знаю! Наверно, чтоб легче было теку дать, если татары нагрянут.

— Все-то ты выдумываешь, Толька, — отмахивается Витька.

Толя соображает про себя, помалкивает.

На улице против Никифорова подворья рыбаки складывают невод. Сашка Лохмач, видать, несет какую-то ахинею. Яремин сверкает узкими глазами. Сердится. Суетятся Володя и Акрам. Не видать моториста и остальных, разошлись по квартирам.

— Сяй готов, пойдите, я распрягу, — встречает Шурка — конюх, озабоченно оглядывая запотевших лошадей.

— Сяй сяем, — передразнивает Толя, — а покрепше?

— Уха.

— Уха-а! Тоже родная сестра сяю.

Пока хлебали уху, обогревались, подступили ранние январские сумерки. В дом зашли Акрам с Володей. Они успели напилить с полкубометра дров из сушняка. Шурка — конюх управлялся с лошадьми. Нет только Лохмача. Не появился он и к ужину.

Толя лежит на печке. Скучно ему, нечем заняться. Попинал ногой ухваты, кинул варежкой в Володю, тот вздрогнул, уронил на пол книжку.

— Можно поосторожней.

— Ничего, я так… О чем там пишут? Почитай вслух, отчего деньги не ведутся. Ха!

— Тут не про это, Толя. Тут посерьезней вещи. Лукиан…

— Кто, кто?

— Писатель был такой во времена греко-римской империи, — серьезно объясняет Володя, — сатирик…

— Сатирик? Интересно. Ну и кого он бичует там?

— Тут не просто сатира, сложней все. Философская концепция… Показывает, в общем, нравственную несостоятельность рабовладельческой империи.

— Ишь ты! А тебе зачем знать про это?

— Каждый образованный человек обязан познакомиться с наследием прошлых…

— С наследием, — перебивает Толя. — Ты вот что — из одной чашки больше со мной не ешь. Соли набухаешь, скулы воротит. Второй раз заметил… Ладно. К слову я. Так про чё книжка-то?

— «Разговоры богов», например. «О смерти Перегрина», — читает Володя заголовки. — «Разговоры гетер», «Похвала мухе»…

— Мухе-е! — зашелся Толя в смехе. — Ты понял? Мухе! Витька, брось гармошку терзать. Мухе — похвала! Да за что ее хвалить? Давить эту тварь надо. Похвала!

Володя прикуривает от лампы папироску, ждет, пока Толя успокоится.

— Гетеры, или как их там, кто такие?

— Гетеры? Как бы популярней выразиться? — близоруко щурится Володя.

— Не надо популярно, шпарь в открытую.

— Ну, в общем, не совсем целомудренные женщины, в нашем понимании…

— В понимании!.. В моем понимании, наверно, обыкновенные б… Читай. О чем они там толкуют?

— Да вроде неудобно вслух-то, — жеманится Володя.